«Что?..»
«Э диннер! Ю уил инджой!»
«Я не хочу есть. Совсем».
«Уай? (Появляясь.) Ю тэйст, энд ю уил инджой, билив ми! Мы иметь время. Ты бы любила сейчас видеть мой альбом? Мой пикчерз? Мой фэмили?»
«Валяй».
«Смотреть: это свадьба мой двоюродный брат. Это есть невеста. Ее зовут Шаганэ».
«Как?..»
«Шаганэ. Это мать невеста. Это отец невеста. Это приемный сын сестра мать невеста. Это друг от ее брат. Это другой друг от ее другой брат. А это…»
«У тебя там на кухне, часом, ничего не обуглится?»
«Не обуглится? Уот из ит?»
«Не сгорит? Пойди посмотри…»
«Разве запах? Запах нет… Есть вкусный запах! Там все есть о’кей… Хе-хе… Иджипшен библ знает кукинг… А это дедушка от мой школьный друг…»
Вот он, Египет… Господи Боже мой… Эти чернявые, грубого мяса, оплывшие бабы в аляповатой синтетике… Крупный план: человечья самка, выглядывая из белого нейлонового кокона, вступает в период узаконенной яйцекладки… Ее девственность невольно девальвируется бременем дешевой и грубой косметики…
А ты-то, конечно, мечтаешь обонять лилии и бальзамические масла на брачном пиру Тутанхамона?
С меня, скажем честно, и Аменхотепа хватило бы.
И все-таки: за что мне эта комсомольская свадьба в рабочей столовке на окраине Сумгаита?
Сцена 7 BACKGROUND
(Вставная глава)
Азербайджан.
«Азебарджан», как это произносили дефективные, плебейского племени, кесари (словно габсбургскую губу, стойко друг у друга перенимавшие уродство дикции).
Азербайджан. Выцветший белесо-розовый флаг над куполом минарета… Жара. Нищета. Пестрота тряпок.
Старик в тени рассохшегося причала перебирает шиитские четки. Close up: паутина бородки колеблется бризом. Большой лоб цвета жженой умбры. Сухость бурых, кореньями, пальцев. Перстень с крупным смарагдом. Гладкие бочечки четок… Каждая с черную виноградину… Fade out…
Fade in: ежегодный ритуал. Национальные танцы на Главной Сцене столицы империи. Елейно-заздравные блеянья очередного Бюль-Бюль-оглы.
Средний план: конвейер. Работницы фабрики. Косы и зубы. Глянец значков. То, что угадывается под комбинезонами: затхлость тел, застарелость болезней.
Средний план: давка в пристанционном буфете. Тридцатилетние старухи с детьми и внуками. Расширяя границы оптики, в ноздри прет удушающий запах отработанных тел, злая, усугубленная зноем, гнилостная вонь выделений. Они плохо смываются тепловатой водой арыка. Мешки. Полосатые торбы. Узлы.
Арык: источник дизентерийного, а также холерного заражения города, ежедневно кишащий головами детей и свиней. Close up: зубочистка, золотая фикса и бриллиантовый перстень начальника краевого санэпиднадзора.
Дальний, заглушенный грохотом поезда, крик одичалого муэдзина. Мечеть с фанерной вывеской: «МУЗЕЙ ОТЫИЗМА». Плакат с диаграммой: повышение надоев ликеро-водочных изделий и рост поголовья населения. Резкий запах нефти. Небеса цвета индиго. Апокалиптический вздыб «лисьих хвостов» из труб химкомбината.
Продовольственный магазин. Close up: очень белые вши на черной, уложенной «корзиночкой», косе продавщицы. Горстка захезанных фиников в углу пустой полки. Мухи.
Очередь. Жены, истощенные бессчетными родами. Аммиачная вонь мочи в драгоценной тени киоска. Здесь же: слизистое месиво гнилых дынь, куриных кишок, хлебных корок. Собаки.
Площадь. Первый секретарь горкома возлагает венок. Охрана. Телекамеры. Охрана. Толпы представителей населения резко отжаты за ограждения.
Полоска берега. Вечер. Мечты о волшебных странах к юго-востоку. По эту сторону яви: ржавые конструкции заброшенной нефтяной вышки. Закат. Собаки жуют бумагу со следами фекалий.
Никогда я не был на Босфоре. Да и в этой республике, при впадении Куры в Каспий, тоже не довелось. Как и в верблюжьих республиках Средней Азии, что хороши для туристов широкого спектра, от демонстративно не мытых до подчеркнуто выбритых. О да: Регистан, Тамерлан и «родина хлопка». Но Бог не создал меня туристом. Я просто честный путешественник, который не знает, вернется ли он назад.
«Не довелось побывать?» Разве это про меня?
Мне братственно близок мой бывший компатриот, что темною ночкой был таков — прямо с борта теплохода «Ильич» (не Чайковский) — в воды открытого океана. Ни лодки, ни страховочного жилета. Живая молекула (тело) возвратилась в бульон жизнеродной среды. Три дня в голой стихии вод и небес. Главный страх: как бы «Ильич», не ровен час, за ним не вернулся. По прибытии (!) на остров к каким-то аборигенам был мгновенно избит и сдан в руки локальной полиции. Сейчас живет там, где всегда считал нужным жить, и занимается тем, чем считает нужным.