Мы не ставим своей целью полно описать содержащий 38 статей пятисотстраничный сборник. Остановимся на религиозной проблематике, важнейшей и в то же время, как нам представляется, наименее известной читателю. Мнение о религиозной политике Империи давно заштамповано: подчинение Церкви государству, преследование старообрядцев… Исчерпывают ли, однако, эти клише проблему? И в какой мере и степени они верны?
Начатые Алексеем Михайловичем преследования староверов резко усилились после его смерти. Психологической кульминации противостояние достигло при Петре: не только деятельность, но и сама внешность Царя-Преобразователя прямо-таки предназначили его на роль Антихриста. «В Ульяновском государственном художественном музее выставлена редкая икона начала XVIII века, посвященная усекновению главы Иоанна Предтечи. Помимо самой отсеченной главы Крестителя <…> на иконе изображен палач, отрубающий голову пророку. Эта явно шаржированная фигура облачена в европейский красный кафтан с золотыми пуговицами и наделена портретным сходством с самим Петром I» (И. Кондаков, «„Русский человек“ в переходную эпоху: самосознание смуты»).
Преследования и ограничения старообрядчества продолжались в тех или иных формах до Манифеста 1905 года. Все это создает устойчивую картину постоянного жестокого гонения на инакомыслящих. Вполне ли эта картина верна?
Расправы над старообрядцами достигли пика в регентство Софьи (с легкой руки литераторов ассоциирующейся у нас с «теремом» и бородачами стрельцами): 12 статей указа 1685 года перечисляют действия староверов, за которые их предписано сжигать в срубах. Но положение старообрядцев резко меняется после воцарения Петра. «Если теперь в отдельных случаях гражданская власть действительно борется со староверами, то только в тех, когда религиозный конфликт приобретает политическую окраску (как это было, например, в Тарском бунте 1722 г.)» (И. Юркин, «Государство и старообрядцы в первой трети XVIII века: действительно ли Империя боролась с расколом?»).
Политические протесты в петровской России подавлялись с той же жестокостью, что и по всей Европе тех времен. Но в Европе политическая нетерпимость сплошь и рядом соседствовала с религиозной. В России было не так. Яркий пример имперской конфессиональной политики дает судьба Выговского старообрядческого общежительства. Не признавая мир истинно православным, выговцы до 1739 года даже не молились за правящего Императора. Но они оставались лояльными в политическом отношении и полезными Империи подданными: опытные рудознатцы, грамотные люди. Результат: уже в 1704 году общежительство получило возможность вести богослужение по старопечатным книгам. «Указом от 7 сентября 1705 года Выговское общежительство признавалось самостоятельной хозяйственной единицей, имеющей выборного старосту, была обещана защита от всякого „утеснения“ <…> Как ни чужда была для старообрядцев Империя, закрепившая результаты Никоновской и Петровской реформ, однако именно она дала ревнителям древнего благочестия возможность не только относительно спокойного существования, но и укрепления своих общин» (Е. Юхименко, «Старая вера в новых условиях»).
Петровская политика быстро дала плоды. Пустынножители разыскивали руды для демидовских заводов в Сибири. В 1723 году выговцами было открыто богатейшее Колывано-Воскресенское месторождение меди. В 1746-м старовер Мануил Петров составил и передал в Коллегию экономии карту речного пути из Белого моря в Санкт-Петербург.
«Единение ради общего блага». Не правда ли, все это несколько отличается от литературной картинки несчастных обитателей скитов, кидающихся в огонь, дабы не попасть в руки свирепой карательной воинской команды? (Впрочем, правительственная политика на протяжении послепетровских веков будет меняться; так, давление на старообрядцев заметно возрастет… в последние десятилетия XIX века. То есть при попытке вернуть Россию в состояние одноконфессионального национального Царства.)
«Отношение светской власти к расколу политика и экономика ориентировали различно, — пишет в цитированной выше статье И. Юркин. — Политика склоняла с ним бороться <…> Экономика советовала раскол не просто терпеть, но, может быть, отчасти и культивировать (хотя бы неборьбой) в его социально приемлемых, минимально дистанцированных от общества и государства формах». Свою точку зрения Юркин основывает на многочисленных цифрах и фактах: «Нетрудно привести примеры действий правительства, сомнительных и неэффективных в плане борьбы с расколом. По городам годами разгуливали „неуказно“ одетые бородачи, лица, заподозренные в причастности к старообрядчеству. Установленные и находившиеся под следствием „расколоучители“ и старообрядческие монахи уходили из-под ареста, беглые крестьяне и горожане, принудительно возвращаемые на места проживания, не скрываясь, пропагандировали по дороге противные господствующей Церкви взгляды <…> Городовые магистраты, несмотря на ограниченность данных им законом прав староверов, весьма успешно их защищали или по крайней мере покрывали <…> Непрерывное расширение границ государства, формирование Империи придает этим событиям и фактам особый оттенок. В этом плане обратим <…> внимание на массовые миграции старообрядцев — их побеги. Беглые тянулись не только к западным границам. Они составляли один из главных отрядов русского населения, колонизировавших входившие в состав Империи обширные окраины <…> Итак, начиная с Петра Великого и долгое время после него <…> государство с расколом боролось достаточно вяло. Временами кажется, что ровно настолько, чтобы не слишком ему повредить. Его существование, похоже, стало осознаваться как приносящее известную материальную выгоду». Таковы выводы этой статьи.