Несколько необычный материал дают статьи о борьбе Петербурга с суевериями, «к спасению непотребными», ворожбой, «несвидетельствованными чудесами». Само слово «суеверие» возникло в русском языке в первый год имперского века — в 1701 году. И весь этот век правительство вело упорную борьбу за «христианскую веру разумную». Суеверия, подчеркивал Духовный Регламент, распространяются «во всяких чинах». Включая и чин духовный: союзников в этой борьбе у правительства не было.
«Представители духовенства в первой трети XVIII века составляют от четверти до трети обвиняемых в „волшебных“ практиках. Известен даже случай, когда поп Петр Осипов, по его собственному признанию, в Санкт-Петербурге в 1730 г. „после Рождества Христова, когда намерен был он со крестом славити“, читал магический заговор, надеясь, что „те люди, к которым он идет, будут к нему милостивы“. Правда, волшебства не происходило, и попа то прогоняли „в шею и с собаками“, то били „дубьем“», — пишет Е. Смилянская в статье «Православный пастырь и его „суеверная“ паства».
«Особенную нетерпимость власть демонстрировала во всех случаях, когда представители духовенства подозревались в измышлении „чудес ложных, видений, явлений, снов“. Так, например, новгородский дьячок Василий Ефимов за то, что огласил чудо, „будто бы бывшее“ в Троицкой церкви, в 1721 г. даже был казнен. Но и в этих случаях пастыри и прихожане в обращении со святыней или к святыне часто выказывали единство, противодействуя стремлению власти внести „регулярность“ в местную культовую практику через разного рода „освидетельствования“».
Неудивительно, что попытки правительства победить колдовство, «таковые безделия навсегда запретить» долго давали обескураживающие результаты. «Данные „волшебных дел“ демонстрируют, что „бытовое“ обращение к магическим практикам было настолько распространено и составляло такую естественную часть повседневности, что зачастую могло не восприниматься как то „волшебство“, о котором говорится в указах <…> Когда крестьянина Иуду Федорова задержали на дороге сотрудники „питейной конторы“ по подозрению в спекуляции вином, задержанный, оправдываясь, утверждал, что „оное вино корчемное, в которое де сыпана вороженная по прозбе ево соль для лечения им больных ево ног“. Как видим, признание в волшебстве является здесь своего рода защитной стратегией, с помощью которой человек пытается обезопасить себя». Воистину ситуация, непредставимая в Западной Европе!
И все же перелом произошел. В 1720 году начали издаваться «краткие и простым человеком уразумительные и ясные книги» с толкованием церковных догматов, в 1775 — 1778-м появились многочисленные издания образцовых проповедей… В итоге тип священника XIX века уже имел мало общего с описанным в протоколах «волшебных дел».
Сборник не ограничивается изучением России XVII–XVIII веков. «Имперская идея и Шотландское Просвещение» — озаглавлена статья М. Микешина.
«В конце XVII — начале XVIII века еще одна страна в Европе совершила переход из состояния „царства“ (точнее, „королевства“) в состояние „империи“. Я говорю о Шотландии, которая в 1707 г. добровольно присоединилась к Англии и образовала вместе с ней Британскую империю <…> Союз бедной, социально и экономически отсталой Шотландии с процветающей Англией вовсе не был <…> союзом неравным. Более того, Шотландия имела <…> даже определенные преимущества над сытой и чересчур коммерческой соседкой. Так, Адам Смит считал, что его родина имеет преимущества в области культуры и образования <…> По Смиту, Шотландия может снабжать партнера общими идеями и гуманитарной культурой. Без них Англия не сможет продолжить свое развитие <…> Без сомнения, говорил Смит, такая специализация в энциклопедической и книжной культуре не будет очень доходной в материальном смысле, но придаст шотландцам в Империи некий особый статус <…> Специализированная, механистическая и неметафизическая культура Англии объединилась в Империи с гуманитарной, интеллектуально прогрессивной, философствующей и метафизической даже на обыденном уровне культурой Шотландии».