В общем, нехорошо ему было, дискомфортно, но в этом-то состоянии, в этом расползающемся по жилам, подобно осиному яду, сознании собственной непорядочности, граничащей с нечестностью, он и обретал некую сладость. Ведь, в сущности, еще чуть-чуть — и в глазах одолжившего ему деньги хорошего знакомого он не просто упадет, а однозначно будет похоронен.
Каково?!
Что говорить, для такого чувствительного, как Ю., человека это было труднопереносимо, но вместе с тем, судя по всему, и желанно, такое напряжение нервов дорогого стоило. Тоже ведь своего рода грань между бытием и небытием, а значит, и вожделенная полнота.
Собственно, и с работой у него аналогично получалось (Ю. — переводчик, и неплохой). Брал он помногу заказов (как и авансов, где давали), обкладывался книгами, выбирая, с какой начать для разогрева, даже скоро так продвигался поначалу, а потом вдруг понимал, что явно пожадничал: не только по срокам договорным не успевает, но и вообще что-то не так — не идет, и все. Бывало, что по десять страниц в день, если не больше, делал, а теперь иногда и две через силу.
И чем ближе к назначенной дате, тем хуже. Кошмары по ночам начинают сниться, давление подскакивает, не то что за стол себя не усадить — с кровати встать трудно. Вот уже срок подошел, из издательства звонят, интересуются вежливо, напоминают: дескать, как дела, не пора ли?.. Конечно, пора, ему совсем немного осталось. Между тем иная из работ даже не начата, с другими стопор.
Каково?
Ю., естественно, нервничает — чем хуже дела, тем больше. Но нервничает со странным таким, приятным оттенком: вот он волнуется, переживает, как не чуждый ответственности человек, даже работа из-за этого не клеится. А когда работа не клеится, то возникает вопрос: зачем?
Не зачем работа, а зачем всё? Все вообще, ну, вы понимаете…
Толстовский такой, «проклятый» вопрос.
И оттого, что вопрос такой капитальный, градус переживаний тоже, естественно, выше. Вообще все выше и глубже.
Ю. уже к телефону не подходит: нет его, нет… И жене строго наказывает: он в командировке. Или в больнице. Может же он, в конце концов, попасть в больницу? Хоть бы и от ужаления той же осы (если лето). А сам мается ужасно: всех подводит, перед всеми неловко, даже перед женой, но ничего сделать не может. Чем больше обязательств, тем меньше шансов как-то выйти из положения. К тому же и авансы потрачены, и жизнь коту под хвост…
Но как ему ни худо, однако и сладко тоже: и что худо, и что жизнь зря, и что перспективы туманны. Вроде как близко к отчаянию, но и — к восторгу тоже, отчасти истерическому. Что-то такое во всем этом есть — объемное, полновесное, подлинное, значительное.
Нет разве?
Так бедный Ю. и живет в неусыпном совестливом бдении, пристально отслеживая в организме всякие опасные для его жизнедеятельности процессы. Но и не избегая их, а, напротив, всячески идя им навстречу и даже вызывая их на себя, как отважный воин огонь противника. Смелый, даже в известном смысле мужественный человек, вот только нельзя сказать, чтобы с ним все было благополучно. Дерганый он после того осиного ужаления до того, что общаться с ним нет никакой возможности, да и отношение к нему у знакомых сильно с тех пор переменилось. Если уж совсем честно, то народ его просто-напросто сторонится, потому как неведомо, чего от него ждать можно и какой фортель он в очередной раз выкинет.
Александр Тимофеевский Игра, которой нет
Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург. Автор трех лирических сборников. Живет в Москве.
* * * Нас в небе ждет элизиум, А здесь — иллюзион, Мы дни на дни нанизываем, Как будто бы живем. Как будто жить не против, Как будто бы дыша, Как будто бы из плоти, Как будто бы душа. * * * Планета, словно поезд, Летит в межзвездный мрак, Конечной остановки Не угадать никак. А мы сидим скучаем И мнем в руках билет. Давай с тобой сыграем В игру, которой нет. * * * Что-то завтра С нами станет, Тяжел камень Шею тянет. Чужих мыслей Ходы лисьи. В душе нищей Бесы рыщут. * * * Живешь — умей крутиться, Прикидывайся, ври, Не тронь пера жар-птицы, А если взял, умри. Взял — отправляйся в пекло, Раз возжелал, плати, Сгори до кучки пепла, Иного нет пути. * * * Душа моя, дева немая, Зачем я с тобой не молчу, Дурацкий колпак надеваю, Дурацкие шутки шучу. Пока так нелепо и жалко Треплю языком о пустом, Танцует душа, как русалка С раздвоенным рыбьим хвостом. * * * Я знал всю жизнь, чего не надо: Не нужен жест, не нужен знак, Не надо слов, не надо взгляда, Оно понятно все и так… Мне б замолчать, пока не поздно, Но в споре долгом и крутом Зачем-то сотрясаю воздух, Жестикулируя притом! * * * Дрязги, склоки и укоры Не щадим и не прощаем. Наших ссор собачьи своры Оглушают душу лаем. Ночью липнет к окнам морось, Снег за окнами маячит, Спит душа с душою порознь И во сне тихонько плачет. * * * Как телу надобен уход, Как нужно языку общенье, Душе необходим уход, Побег, отъезд, невозвращенье. Не от жены, не от трубы Над крышей дома, не от быта! Побег ей нужен от судьбы, Которая душе открыта. * * * Оказалось, что не воин, что не волен, Бледной немочью четвертый месяц болен. Вот иду за суетою, не за делом, Предо мной покрыто поле снегом белым. Все покрыто пеленою снеговою, И такие же снега над головою. Мне б споткнуться да остаться в этом поле, Затеряться в четырех шагах от воли. * * * Душа моя старалась Не потерять лица, Как карандаш, стиралась И стерлась до конца. А то, что мы любили, Страдание и страх, — Лишь след графитной пыли На сереньких листах. * * * Мне прошлого не нужно никакого, Но я хотел бы в мире жить похожем. К примеру, стать в рассказе Казакова Случайно им увиденным прохожим.