Д. Воденников: Справляю Новый год. ...Сексом конечно. Заставляют. Но, если честно, я не очень люблю секс. Он для меня такая штука, которая как раз все эти складки обнажает. Я не про физику. Я про каких-то чудищ внутри. Я бы не стал спать с таким человеком, как я сам. А ты?
Д. Бавильский: Стал бы я спать с тобой?
Д. Воденников: Ну, со мной — это понятно. Я о другом. Стал бы ты спать с собой — ну если там все поменять, например, был бы сам женщиной, а Д. Б. каким-то мужчиной?
Д. Бавильский: Для меня секс никогда не был самодостаточным. Для меня секс — это метафора, еще один способ достижения близости, сам по себе вторичный и совершенно служебный. Канает, когда он — во имя чего-то, кого — дружбы, любви. Просто когда любишь или хотя бы увлечен, то хочешь достичь максимального растворения всеми доступными способами. Ты же наверняка знаешь, что полное растворение невозможно. Однако есть практики, создающие, хотя бы на время, хотя бы на несколько мгновений, такую вот иллюзию полного наложения друг на друга. Для того и не спим. А секс сам по себе — это совершенно неджентльменское занятие: посмотришь со стороны на то, чем люди занимаются: позы странные и вычурные, нелепые даже, можно сказать, хрипы и стоны комичные какие-то. Бр-р-р, а чем это вы тут занимаетесь?!
Д. Воденников: Дело даже не в комизме, мне кажется. А в том, что это не ты. Или слишком ты. Какой-то неразбавленный. Мне раньше всегда было плохо после секса. Не грустно (как по латинской пословице), не печально. А именно плохо. Теперь прошло”.
См. также: Дмитрий Воденников, “Голый Тютчев. Стихотворение недели. Федор Тютчев, „Накануне годовщины 4 августа 1864 года”” — “Взгляд”, 2007, 20 ноября.
См. также: Дмитрий Воденников, “Подросток Маяковский. Стихотворение недели. Владимир Маяковский, „Лиличка! Вместо письма…”” — “Взгляд”, 2007, 28 ноября.
Борис Лихтенфельд. Холуин. — “ TextOnly ”, 2007, № 23 <http://textonly.ru>.
…и с досады плюнет Ося Бродвейский
на Литейный, будто в омут летейский.
Кирилл Медведев. “...Чтоб искусство было нашим, общим, живым, постоянно творческим делом”. — “Сайт поэта Кирилла Медведева”, 2007, <http://kirillmedvedev.narod.ru>.
“Несмотря на то что многие авторы советской неподцензурной литературы <...> живы и действуют как поэты, историю этого феномена на сегодняшний день можно считать фактически завершенной”.
“Принципиально и органично включить искусство в работу демократии (как и организовать саму демократию) оказалось гораздо сложнее, чем объявить его частным делом, прогрессивно отринуть советские представления о вселенской роли художника и т. п. За выхолощенными декларациями о „частном месте” художника, отделении „означающего” от „означаемого”, текста от автора, поэта от гражданина и т. п. оказались потерянными радикально-демократические модели, разрабатывавшиеся в андеграунде (и, конечно, не только двумя авторами, о которых здесь шла речь). Этот провал сегодня становится все более очевиден, и прежний вопрос — каким образом искусству отстаивать свою независимость? — снова встает перед художниками и интеллектуалами. В дальнейших вариантах ответа на него станет ясна реальная ценность и реальная ограниченность советской неподцензурной культуры”.
Борис Межуев. “России следует осознавать, что она чужая...” Беседовала Елена Пенская. — “Русский Журнал”, 2007, 21 ноября <http://www.russ.ru/culture>.
“<…> России следует осознавать, что она чужая как для сил, представляющих мировой порядок, так и для сил, борющихся на стороне мировой революции”.
Можно стать пророком. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 15 ноября <http://www.polit.ru>.
Художник и писатель Максим Кантор отвечает на вопросы читателей “ПОЛИТ.РУ”: “Contemporary art я не люблю постольку, поскольку считаю этот тип деятельности не гуманистическим, а шаманским. Это знаковая система требуется современному обществу как форма управления сознанием толпы, как регуляция инстинктов. Эта система оперирует понятиями „свобода” и „самовыражение”, но на деле давно подменила эти понятия. Иначе говоря, я считаю contemporary art инвариантом язычества, таким новым паганизмом, неоязычеством, востребованным современной империей. На бытовом же уровне contemporary art вызывает у меня ровно ту же брезгливость, какую вызывал некогда соцреализм. И не люблю я contemporary art именно за те же самые свойства, что и советское искусство: за стадность, за круговую поруку, за лакейство, за индустриальное производство развлечений. И характеры, и персонажи, фигурирующие что там, что тут, — абсолютно идентичны. Должность секретаря союза художников заменили на должность куратора и т. д. и т. п. Находиться в толпе всегда противно, находиться в толпе, объявившей себя парадом индивидуальностей, — противно вдвойне. Ровно потому же, почему некогда я не мог ужиться с соцреализмом, я не смог заставить себя войти в круг contemporary art . Уж очень, знаете ли, трудно участвовать в широко организованном и постоянно подпитываемом вранье. Интернациональный размах только усугубляет эффект. Как выражался герой Венички Ерофеева: стошнить не стошнит, а сблевать могу”.