Слух по деревне разносится не просто быстро, а прямо-таки со скоростью света. Не успел еще Косой Салих грохнуться своим тощим задом о доски кузова, а уже все село знало, что приехавший из райцентра офицер хватает всех подряд парней, мало-мальски подходящих для службы в армии, грузит в машину и, судя по всему, намеревается куда-то увезти.
Поэтому уже через пять минут после того, как пронеслась эта неприятная весть, братишка Анвара пылил босиком по кишлачной улице с материнским наказом: встретить старшего брата и строго-настрого наказать ему не только не шататься по улицам, но даже и домой не идти, а направляться прямиком в дом тетки Саломат и сидеть у нее, пока не минует опасность и не будет получено им об этом верное известие.
Но они разошлись. Анвар заглянул к своему товарищу. В классе они сидели за одной партой, но вот уже третий день Раджаб пропускал уроки по причине ангины. Посвятив его в последние события школьной жизни, то есть минут двадцать поболтав о разных пустяках, Анвар распрощался и вышел со двора, бессознательно отметив при этом недалекий шум автомобильного двигателя. Свернул в переулок, потом направо на улицу — и угодил как раз под ищущий взгляд армейского капитана.
Грузовик резко затормозил.
— Эй, джигит! Пойди-ка сюда!
— Я? — удивился Анвар.
Он машинально оглянулся. Поблизости никого не было, и приходилось заключить, что незнакомый офицер обращается именно к нему, хотя оставалось непонятным, какое у этого военного до него может быть дело. Кроме того, окрик прозвучал так радостно, что Анвар даже засомневался — уж не родственник ли? Но отогнал от себя эту нелепую мысль и решил, что военный, скорее всего, хочет спросить дорогу.
— Ты, ты! — улыбаясь, ободрил его приезжий, а когда Анвар сделал несколько шагов, спросил: — Тебе сколько лет?
— Мне? — снова удивился Анвар.
— Ты что из себя слабоумного строишь? — неожиданно зло осклабился капитан. — С кем я, по-твоему, разговариваю?!
— Ну, семнадцать, — сказал Анвар, что было чистой воды правдой. И семнадцать-то были совсем новенькие — двух недель не прошло со дня рождения.
— Рассказывай! — неприятно фыркнул капитан. — Вон какой здоровый вымахал... Из какого дома?
— Из двадцать третьего...
Шевеля губами, военный пролистал бумаги. Явно не найдя того, что искал, он раздраженно захлопнул папку и сказал:
— Из двадцать третьего, говоришь? Ладно, полезай в кузов!
— Зачем?
— Полезай! Поедем проверим, из какого такого двадцать третьего!
Анвар пожал плечами:
— Да пожалуйста... проверьте!
Он обогнул грузовик, положил руки на задний борт — и тут же был подхвачен кем-то, а когда оказался внутри, понял, что он в этом кузове далеко не первый.
4
Это была широкая старая тропа — утоптанная, гладкая, и бежать по ней было легко и приятно.
Она то спускалась чуть ниже по склону и ныряла в заросли алычи и барбариса, чтобы в два скачка переметнуться там через ворчливый ручей, то снова оказывалась на виду, обогнув бурый скальный выступ или ловко проскользнув по самому верху осыпи.
Воздух над ней струился легким маревом. Чудилось, что каждый его стеклистый изгиб несет свой аромат — то запах свежей воды, прели, кисло-сладкой гнильцы подсыхающей на камне слизи, то эфирное струение изнывающих на солнце кустов эфедры и тамариска, то острый, нашатырный всплеск перечной мяты, то вдруг мгновенный пролив острой мышиной вони от какой-то древней падали...
Звуков было столь же много. Без устали звенели цикады и пилили свое кузнечики. Кроме того, ветер шелестел травой, шуршал в листве, заставлял скрестись друг о друга жесткие метелки эриантуса. Упрямо повторялся также голос кукушки, а щебет мелких птах, челночными зигзагами простреливавших горячий воздух, сливался в мелодичный звон. Вдобавок из долины доплывал то совсем пропадающий, то все-таки чуть слышный гул реки...
Паланг ни на что не обращал внимания, и даже когда в ближних кустах кто-то опасливо ворохнулся — судя по могучему запаху, источаемому организмом, старый дикобраз, — не потратил лишней минуты, чтобы шугануть его как следует. Нет, он просто летел по тропе, несся, свесив жаркий язык и прижав обрубки ушей.
Собственно говоря, язык свешивался сам по себе — и не только для того, чтобы дать выход из тела лишнему жару, но и потому, что Паланг предвкушал свидание, и близкая встреча волновала и радовала.