Андрей Архангельский. Без присмотра. — “Взгляд”, 2008, 6 декабря
<http://www.vz.ru>.
Солженицын был в этой роли этического оппонента власти почти 20 лет; с середины 90-х годов, по возвращении в Россию, он стал уже этическим мерилом самой власти, ее зеркалом. Сейчас не место разбирать его исторические и социальные воззрения, его представления об идеальном устройстве России. Другие литераторы — конечно же, более либеральные — смело критиковали его взгляды. Но из писателей Солженицын единственный имел программу, цельное представление о будущем России и предлагал ряд этических оснований к этому, а у его многочисленных оппонентов и намека на собственную программу не было. Конечно, это очень удобно: самому „быть свободным от политики” (а стало быть, и от ответственности) писателем, но зато насмешливо или ожесточенно критиковать программу А. И. Не будь, однако, пусть и ортодоксальной позиции Солженицына, они бы не высказали и своей, противоположной точки зрения: такова была его роль — провоцировать, будить, служить точкой отталкивания для всех, поводырем даже для несогласных. Поводырь может ошибаться, но его отличие от остальных в том, что он идет первым. Другие уже имеют возможность выбора: идти за ним либо же следовать собственным путем. <...> Ввиду всего вышеизложенного вопрос “как жить без Солженицына?” — вовсе не фигура речи, не красивая фраза . А действительно насущная проблема, потому что сегодня впервые с конца 1960-х Россия оказалась без такого этического авторитета, который смел ей указывать, смел ее ругать и чей авторитет был сопоставим с авторитетом верховной власти”.
Ольга Балла. Диалог со смертью. — “НГ Ex libris”, 2008, № 42, 20 ноября.
“Человек обеднел бы без алкоголя, опустел бы, оскудел. В том числе и без разрушительного, даже смертоносного его действия. А я бы сказала, без этого — даже и в особенности. Правила пития и его „культура” (о, сколько упреков выслушали русские всех поколений в том, что пить они „не умеют”!) — вещь, конечно, куда как важная. Они затем и важны, чтобы их можно было нарушать. Чтобы их нарушение действительно переживалось как катастрофа. Красота с культурой — они только глаза отводят. С алкоголем человек может устраивать себе катастрофу хоть каждый день. И менее катастрофичной она от этого, уверяю вас, не станет. Даже если превратится в рутину. Более того, настоящая катастрофичность как раз тогда и начнется. Разрушая человека, подвергая его опасностям, делая его смешным, нелепым, противным (в том числе и самому себе), глупым — алкоголь его создает. Это жестокая школа. И акцент тут — на слове „школа”, а не там, где вы подумали. Алкоголь показывает человеку его, человека, силу и бессилие. Ему, зашоренному своей культурой и цивилизацией, алкоголь дает прочувствовать всю зыбкость его защищенности нормами и правилами. <...> Алкоголь — всегда диалог со смертью. Вот это и есть самое главное”.
Павел Басинский. Гришковец, приятный во всех отношениях. — “Москва”, 2008, № 8 <www.moskvam.ru>.
“О Евгении Гришковце как о писателе давно не думаешь. Это не писатель, а как бы мера приятности. <...> Нельзя сказать, что Гришковец — выдающийся стилист. Но свой стиль у него, определенно, есть. Ну, может быть, не совсем свой и даже не совсем стиль, но манера у Гришковца существует...”
Татьяна Баскакова. “Целан — имя, сияние и боль…” Сакральная поэзия Пауля Целана в беседе с переводчиком и составителем самого полного собрания поэта. Беседовал Константин Рылев. — “Частный корреспондент”, 2008, 28 ноября <http://www.chaskor.ru>.