За столом Люба сидела, по заведенному порядку, рядом с Глафирой, которая говорила много и ненужно, лезла к Аркадию Ивановичу с пустой житейской мудростью, и видно было, что Аркадий Иванович от всего этого еще больше страдает. Заткнулась Глафира, только когда встал старик Арсен и твердо сказал, что все это теперь совершенно не важно, а важна только наша память, и, пока мы помним, все наши близкие живы.
Ничего особенного Арсен вроде бы не сообщил. Но вслед за ним встал зять Арсена Артур. И Аркадий Иванович, дернув душный узел галстука, тоже встал на нетвердых ногах. И незаслуженный Муськин Юра встал. И прораб Гоша встал, неловко зацепив стул. А за ним поднялся доктор Латышев, пугающе новый, худой, с горячими, поверх всего смотрящими глазам. Последним встал Григорий и сказал про Анну Сергеевну простые слова, что хороший она была человек и светлый и память о ней тоже будет светлая, а нам надо просто оставаться людьми, просто людьми, и даже этого будет достаточно. При этом, как показалось Любе, Григорий посмотрел именно на нее.
Коротких поминок не получилось, потому что потом выпили и за упокой старичка Поляна, и кстати вспомнили его жену Сонечку, которую этим летом сын забрал к себе в далекий город Бостон, и за Августу выпили, и за бессмысленных Лёню с Клавой. А потом опять встал доктор Латышев и отдельно помянул Глафириного мужа Алексея Николаевича, упокой, Господи, его душу. И Люба почувствовала, как задеревенело рядом с ней Глафирино плечо.
Наискосок от Любы сидели Муська-живоглотка и чокнутая Алевтина Валентиновна, и Муська, одетая по случаю в черное, блестящим стеклярусом обшитое платье, что-то вкручивала на ухо мелко трясущейся Алевтине, которая загипнотизированно, благодарными глазами смотрела на Муську.
Встретившись взглядом с Любой, Муська осеклась, а потом стала улыбаться еще слаще. Но то, что еще вчера зацепило бы Любу, вдруг стало ей безразлично. Будто со смертью Анны Сергеевны, которая любила Любу — Люба это знала наверняка, то есть ей очень нужно было, чтобы это было наверняка, — так вот, будто со смертью Анны Сергеевны она вдруг выросла, стала лучше.
Когда засобирались расходиться, Аркадий Иванович встал, снова дернул узел галстука и сказал, что ждет всех на девять дней.
А на шестой день Аркадий Иванович пропал.
Утром Люба позвонила ему справиться, не надо ли чего, но трубку никто не брал. “Видать, в магазин пошел. И пусть пройдетси. Тошно дома одному-то, ясное дело”, — подумала Люба и переключилась на готовку обеда. В следующий раз она позвонила в пятом часу, после того как накормила Зойку и сама поела. И опять трубку никто не брал. Потом Люба вспомнила, что и вчера Аркадия Ивановича не видела.
Тогда Люба поняла, что надо зайти в квартиру. Но ключей у нее не было. Запасные ключи, на случай, если дверь захлопнется или еще что, Одинцовы держали напротив, у Латышевых. Меньше всего Любе хотелось общаться с Зинаидой, но делать нечего.
Дома оказался только доктор. Вместе они открыли дверь в квартиру Одинцовых.
— Аркадий Иванович, вы где? — неуверенно позвала Люба и тихонько двинулась вслед за доктором вглубь квартиры, заглядывая поочередно в ванную, туалет, кухню, потом в гостиную и спальню.
В темных незашторенных окнах Люба видела себя и доктора настороженно оглядывающими комнаты, словно старик Одинцов играл с ними в прятки и мог оказаться где угодно, хоть в платяном шкафу. Однако нигде Аркадия Ивановича не было. Люба вздохнула с облегчением — можно уйти: в отсутствие хозяев чужая квартира казалась таинственной и страшной.
Но доктор, к удивлению Любы, сел за разобранный еще с поминок Анны Сергеевны стол, осторожно отодвинул от края поднос со слабо звякнувшими рюмками и сказал не обычным, а, наверное, таким, каким разговаривал в своей больнице, тоном:
— Люба, голубушка, пожалуйста, позовите мужчин из двадцать второй.
Стоя в дверях гостиной, Люба слушала, как Латышев, старик Арсен и Григорий рассуждают, с чего, кроме уже сделанного заявления в милицию, начать поиски пропавшего Аркадия Ивановича. В это время зазвонил телефон. Некоторое время все молча смотрели на аппарат, и Люба почувствовала, как мелко-мелко задрожали у нее колени. Потом Латышев взял трубку.
Звонили из городского морга, куда днем доставили Одинцова, сказали, что кладбищенский рабочий нашел его утром сидящим возле могилы жены.