А вот самих молдаван, к своей чести, не сдали. Милиция приехала на плантацию с косами, сержанты сняли портупеи, и началась жатва. Из леса за каждым взмахом косы осторожно наблюдали разочарованные молдаване. Через пару недель погода вконец испортилась и начались дожди.
В октябре в СИЗО умер генерал. Врачи констатировали смерть от сердечной недостаточности и долго замазывали три пулевых отверстия в генеральском черепе. Молдаване смотрели похороны по телевизору и пили одеколон за упокой генеральской души. В конце октября приехала генеральская дочка, сказала, что отцовы счета все еще заморожены, поэтому придется подождать до весны, а с весны можно будет снова браться за работу, поскольку, как говорится в давней молдавской пословице, работа — она не волк, и пока счета не разморозят, оплачивать ее никто не собирается.
Молдаване решили, что домой им ехать особого понта нет и лучше уж зимовать тут. Заодно и на дорогу тратиться не придется. И остались на автобазе. Без работы и полноценного общения они совсем одичали, в городе их боялись и отпускали им крупы и макароны в долг. Один из молдаван вступил в городе в брак с цыганкой, с которой познакомился на автобусной остановке, и уехал вместе с ней в неизвестном направлении, даже не уведомив товарищей. Еще один прибился к татарам и даже хотел принять ислам. Работал в подпольном цехе по изготовлению кофе и к землякам возвращаться не собирался. Третий совершил кражу в городе, взломав дверь аптеки и набив карманы какими-то импортными препаратами от простуды, которые при взаимодействии с колой давали галлюциногенный эффект.
На следующий день он попал в больницу с сильным расстройством желудка, очевидно от колы, неделю провалялся в палате, откуда и был депортирован в осеннюю неприветливую Молдову.
Остальные молдаване на некоторое время затихли и жили на территории автобазы, как семь гномов, никому особо не мешая, сдавая на металлолом все, что им удавалось найти, и торгуя в городе остатками собранного осенью канабиса. Зима выдалась теплой и дождливой, затемно они выходили из гаражей, разжигали костер, грелись вокруг него и смотрели на море, тускневшее внизу черным тяжелым серебром. Спускаясь в город, они сидели в баре, пили крепленые вина и слушали музыкальный автомат. Время от времени устраивали потасовки с местными. Бросались в бой, поддерживая друг друга, а когда местных было слишком много, быстро отступали тесными улочками, тянущимися вверх, неся на плечах раненых товарищей. Поднимались к себе на автобазу, садились у телевизора и смотрели все подряд — ток-шоу, новости, даже рекламные блоки. Но когда начинался футбол, телевизор выключали вообще, поскольку не знали, за кого им тут, в этих горах, болеть.
4
В Ялте они остановились в татарских кварталах. Были это несколько многоэтажных домов, захваченных татарами, власть уже несколько лет пыталась их оттуда выселить, но татары держались дружной коммуной и все нападения отбивали. Чернокожий Габриэль провел Ветала какими-то закоулками, они зашли с черного входа и оказались в полном темноты и запахов подъезде.
Габриэль уверенно шел впереди, поднимаясь вверх по темной лестнице, заходил в квартиры, которые изнутри не запирались, где на полу спали десятки взрослых и детей, проскальзывал в сумерки, откуда-то из боковых дверей, из каморок и сортиров возникали подозрительные типы, жали Габриэлю руки, они о чем-то переговаривались, и Габриэль бежал дальше, на верхние этажи. В помещениях почти не было мебели, на полу были постланы ковры, одеяла, военные шинели, жители были сонные и настороженные, женщины спали в цветных майках и ярких чулках, мужчины обматывали шеи платками и шарфами, все приветствовали Габриэля, заваривали густой чай из трав, доставали какие-то восточные сладости и сырое мясо, совали Габриэлю в руки мятые купюры, сигареты и телефонные карточки, брали у него товар и обратно укладывались спать, ныряли под одеяла и шинели, натягивали на головы старые покрывала и флаги, выключали ночники, и квартиры опять погружались в тишину и сон.
Габриэль выходил из подъезда и бежал к соседнему дому, здороваясь на ступеньках со случайными жителями, которые уже успели проснуться, забегал в утренние комнаты, переступал через сонных мужчин, залезал в кровати к женщинам, будил их тихими словами и прикосновениями, женщины ему радовались, мужчины его не замечали. Потом они снова сели на мопед и долго петляли по предместьями Ялты, наконец остановились рядом с частным домом, обнесенным шиферной изгородью, и некоторое время пытались попасть внутрь. Наконец их пустили, они прошли через двор, по которому бегали две безумного вида овчарки, и зашли в дом. Там было какое-то странное поселение, жили десятка два причудливых сектантов, в основном женщин, похожи были на проституток, которых освободили за невыполнение плана, хотя чем они занимались на самом деле, было непонятно. Женщины спали вместе, тоже на полу, питались в большой комнате, были тихие и непритязательные. На Габриэля особого внимания не обращали, как он ни старался. Взяв у него то, что он привез, они тут же вытолкнули их обоих за порог и затянули какую-то странную песню, похожую на американский гимн, если бы его пели исламисты.