А речи воскрешают блеск витийства
Старинного и проницают в души
Восторженною музыкой беззвучной.
Мыслителям подобны и пророкам
Вы, облака, клубящиеся важно,
И ваши благовременные гимны
В таинственном круговращенье года
К нам снова возвращаются. Согласно
Звучат напевы чуткие, сливаясь
В гармонии, не умершей доселе, —
Пока в своем кочевье одиноком
Плывете вы, и что-то в вас мерцает,
Помимо лунно-солнечного света.
Мальвы на дремлющих берегах
Признаюсь вам, Фернандо, в этот день
Мой праздный ум блуждал, как мотылек
Средь мальв, цветущих за каймой песка;
И никакие шумы волн, плескавших
В облепленные водорослями камни
У берега, в мой не входили слух.
Но вдруг тот монструозный мотылек
Со сложенными крыльями, дремавший
На фоне заленившегося моря,
Чуть внемля сонной болтовне воды
Лазорево-пурпурной, — встрепенулся
И устремился к красному цветку,
Осыпанному желтою пыльцой,
Как яркий флаг над маленьким кафе, —
И там порхал весь этот глупый день.
О небе как воздушной могиле
Что знаете вы, мудрецы, о людях,
Блуждающих в ночной могиле неба,
Безмолвных духах нашей древней драмы?
Ужели факелами освещают
Они свой путь в холодной мгле, надеясь
Найти то, что они так тщетно ищут?
Иль похоронный дым, что ежеденно
Столпом восходит в небу, указуя
Священный путь в ничто, лишь предвещает
Ту бесконечную, как бездна, ночь,
Когда блужданья духов прекратятся
И отсветы их факелов погаснут?
Окликните комедиантов грустных,
Пускай они с той дальней высоты,
Из льдистого Элизия, ответят.
Дворец младенцев
Неверующий шел дорогой ночи
Близ кованых ворот, где серафим
Блестел в разбрызганных лучах луны.
Лимонный свет играл на шпилях башен,
Пятнал молчащие громады стен.
Он шел и что-то про себя бубнил.
Прохожий в лунном свете шел один,
Но смутных окон ряд его смущал,
Мешая строю одиноких дум.
Там, в комнате, мерцал неяркий свет,
Вступали дети в освещенный круг,
Питомцы ночи и пернатых снов.
Но в темных, одиноких снах его
Кружились только стаи черных птиц,
Крича над ним, стеная и крича.
Прохожий в лунном свете шел один,
Неверье на душе лежало льдом.
Он глубже сдвинул шляпу на глаза.
Сонатина для Ганса Христиана
Если утка, которой
Вы крошите булочку вашу
В летнем пруду,
Показалась вам дочкой мамаши,
Отказавшейся от уродки
Легко и небрежно,
Или приемышем новой, бездетной
И любящей нежно, —
Что сказать о голубке, дрозде,
Или певчей какой-нибудь птахе,
Или этих деревьях,
Застигнутых ночью, лепечущих в страхе?
Или о ночи самой,
Зажигающей звезды несмелой рукою?
Знаешь ли, Ганс Христиан,
Эту ночь, что стоит пред тобою?
Двое в сиреневом сумраке
Лучше стража гостиницы расцеловать мне в усы,
Чем томиться касаньем этой вялой,
Влажной руки.
Молви в ухо мне голосом звездного неба и мглы,
Пусть слова будут смутны, как ночь,
И признанья темны.
Говори так, будто не я сейчас слышу тебя,
А сам непрестанно в мыслях с тобой говорю,
Подбирая слова, –
Как луна подбирает всплески и шорохи волн,
Чтобы из глухих и невнятных шипящих сложить
Серенаду любви.
Прошепчи мне по-детски, что совы уснули уже