Минос (в ложе, слыша этот диалог, задумчиво) . А это неплохая идея. (Пасифае.) На пиру посади их вместе.
Танец заканчивается. Раскрасневшиеся Тесей и Ариадна кланяются, держась за руки. Аплодисменты, возгласы “Браво!”.
Занавес.
2-й проход
Занавес раздвигается, и за ним, как и в начале спектакля, оказывается второй занавес.
На этот раз он изображает мрачный внутренний ход Лабиринта. Едва освещенная стена его сложена из серого камня, местами из кирпича. В левой части — свежие граффити, намалеванные в обычной для них расплющенно-готической неудобочитаемой манере: что-то вроде “Минотавр...” или “Минотавр — чемпион!”, ну и так далее. Слева выходит Минос с масляным фонарем. Поднимает его повыше, рассматривает надписи и рисунки. Оглядывается по сторонам и что-то бормочет неразборчиво. Свободной рукой поднимает с груди к глазам медальон со схемой и вглядывается.
Минос. Заржавел весь. Ни черта не разобрать. (Поворачивает его так и сяк, наконец срывает с цепочки и держит перед глазами, подсвечивая фонарем, сам при этом вертит головой направо и налево в стороны расходящегося Лабиринта.) Тут повернуть направо? Или тут... налево? Ну, Дедал намудрил. (Вертит медальон в руках, чтоб сориентироваться.) Ага, вот туда. (Поднимает фонарь еще выше и уходит направо.)
III
Второй занавес уходит вверх.
Зрителям открывается затерянный в глубинах Лабиринта большой зал с кирпичными стенами и таким же сводчатым потолком. Слева печь для обжига и гончарный круг, на подставках сохнет несколько ваз и амфор. Справа заваленный чертежами, рисунками и разными чертежными инструментами простой деревянный стол. Возле него два таких же деревянных кресла. Еще на сцене несколько табуреток, расставленных там и сям, на одной из них шахматная доска с несколькими оставшимися после игры фигурами. Правее стола, почти у самой кулисы, на специальной тумбе старинный граммофон с большим раструбом. Возле него на деревянной стоячей вешалке висит старая пчеловодческая шляпа с сеткой. К дальней стене зала прислонен дельтаплан.
Чуть правее гончарной печи на высоком табурете сидит Минотавр — чрезвычайно широкоплечий рыжеволосый молодой мужчина лет 30 с немного бычьим губастым лицом. Разумеется, без рогов и прочих мифических глупостей. В рабочем фартуке. Перед ним на вертящейся круглой подставке частично расписанная чернофигурная ваза, которой он как раз и занимается. Поэтому в правой руке у него кисть, а в левой пучком еще несколько. Но в это время не он наносит рисунок.
Рядом с ним, тоже с кистью в руке, стоит Дедал, одетый примерно так же, каким мы его уже видели, только еще в заляпанном краской фартуке. Он-то, прищурив глаз, и поправляет рисунок Минотавра.
Дедал. Вот еще тут немножко, подчеркнуть движение. А вообще-то неплохо. Совсем новый стиль. Можем назвать его “чернофигурным”. (Вытирает кисть тряпочкой и ставит ее к другим в ярко раскрашенную вазочку неправильной формы. Берет ее в руку, тычет пальцем в абстрактный, в духе Миро, рисунок.) Где ты взял эту дрянь?
Минотавр. Икар принес. Показать. С какого-то вернисажа. Говорит, это модно. Ну, я под кисти приспособил.
Дедал (вертит вазочку в руках) . Вот! Это они называют росписью! Керамика уже не та. Вместо терпеливой утонченности — все тяп-ляп. И они это называют свободой! Так, пятна цвета. Ну, разок даже занятно. Но это ж так легко имитировать, все лавки можно завалить. В конечном счете плевать, если какой-нибудь напомаженный писец, похожий на гермафродита, потащит это барахло к себе в дом. Но разве не оскорбительно, что ее путают с вазой из дворца. А то и ставят вровень со скульптурой. Искусство иерархично. Как боги, как само мироздание. Это ведь так просто: красота (показывает пальцем вверх) оттуда, мерзость хаоса (пальцем вниз) отсюда.
И между ними всякая ступенька или вверх, или вниз. (Разве что не швыряет вазочку с кистями на место и принимается ходить, размахивая руками.)
Скоро это (показывает жестом на ту вазу, перед которой сидит Минотавр) никому не будет нужно. Ты посмотри, во что Крит превратился. Скульптуры нет, так, мелкая пластика комнаты украшать. Да пудреницы с резной крышкой. А когда искусство сводится к дизайну, это признак конца. Ди-зайн (выговаривает по слогам) — слово-то какое противное! — это комфорт для глаз. Вроде удобного стула. Вещь полезная, но не только же о заднице думать... В сущности, это еще хуже гипсовых дискоболов, какими, помнишь, у нас все сады заставили. Они думают, искусство — это такая добавка к цивилизации, вроде завитушек на кресле. И сосредоточились на завитушках... А оно — суть! Все, что от нас останется. Вот этот, с лупой бродит тут. Он что подбирает? Осколки старых амфор. И пятку Амура отбитую, я сам видел. И в ящики со стружкой кладет. (Распаляется и начинает почти кричать.) Пойми, упадок искусства — это начало конца! Конца во всем — и в политике и в экономике, цивилизации вообще! А вовсе не наоборот, как они думают. Потому что красота — это путеводная нить. Самая надежная. Как вон в той нашей партии. (Показывает на шахматную доску, стоящую на табурете.) Я ведь не стал считать до конца, просто увидел, что конь на f4 — это будет красиво. И поставил его туда. И выиграл.