[15] Г а л к о в с к и й Д. Бесконечный тупик. В 2-х книгах. Кн. 1. М., «Издательство Дмитрия Галковского», 2008, стр. 35.
КНИЖНАЯ ПОЛКА КИРИЛЛА КОРЧАГИНА
Н и к и т а С а ф о н о в. Узлы. СПб., 2011, 32 стр. (Kraft: Книжная серия альманаха «Транслит» и «Свободного марксистского издательства»).
«Узлы» — первая книга молодого петербургского поэта, занимающего тем не менее достаточно заметное место в поэтическом ландшафте северной столицы. Творчество Сафонова связано с определенной реактуализацией интереса к «сложной» поэзии, черпающей вдохновение за пределами поэтического в узком смысле (кроме Сафонова среди представителей младшего поколения в этом направлении работают, например, Евгения Суслова и Денис Ларионов) [16] . В первых публикациях поэта была заметна некая зависимость от манеры Аркадия Драгомощенко и (может быть, в меньшей мере) Александра Скидана: Сафонов создавал пространные, развернутые во всю ширину страницы поэтические ландшафты: «такими огнями ведут свободу / к самой себе, то есть пустота / облаченная в сухие листья тел / на линялой поверхности берега / развевается меридианами / сидя в воздухе/ зависая на кротких спицах велосипедных колес / и поднося руку к лицу»(«Шоссе 48») [17] . «Свобода» или «пустота» присутствовали в этих стихах не на правах аллегории, а как нечто в той же мере осязаемое (по крайней мере, визуально), что и фрагмент пейзажа.
Однако в данной книге читатель не увидит ничего подобного: то, что может быть зафиксировано взглядом, и то, что подчиняется другим органам чувств, изгнано отсюда ради радикального эксперимента по построению самодостаточной речи, в самой структуре которой должно быть сокрыто поэтическое. Речи такого типа, кажется, не существует в природе, и поэту приходится конструировать ее из элементов, на первый взгляд посторонних поэзии, прежде всего — из фрагментов метаязыка логики и философии. Этот язык связывает понятия, которые не имеют никакого конкретного референта, во всяком случае связь с затекстовой действительностью намеренно затушевывается: «То, что определяется частотой пересечения значений: то, что есть равенство без симуляции временем / Не закончившись, замыкание видимого света отменяет видимость / остаются глаза, изображение троп, / оставленных глазами / Пересеченные, чаще / границ от-времени / имеет ли он (Б. 21—23, п. 4) в виду / дальность — неопределимый пункт, что некогда был.// Некогда пересеченные: некогда бывшие, / где снова?» («Серии. Серии 6, 5, 27—29»). Даже служебные элементы научных сочинений — такие, как библиографические ссылки, — выступают здесь как полноправные элементы стихотворения, наделенные собственным эстетическим (прежде всего остраняющим) эффектом. Узел — довольно точная метафора структуры этих текстов: в условиях до предела затрудненной референции остаются только смутные понятия и обеспеченные метаязыком точки их сцепления, узлы. Эта конструкция напоминает устройство ряда натуральных чисел по фон Нейману, вырастающее из своего рода перегруппировки пустот [18] .
Надо сказать, что на этом поле у Сафонова были предшественники: сходным образом устроен своеобразный эстетический трактат Андрея Монастырского «Элементарная поэзия № 3», целиком состоящий из фраз следующего вида: « Является ли данное рассуждение „украшением” или оно несет информацию? Почему оно безусловно информативно? Почему необходимо соотносить эту область делиберации с культурой?.. » [19] и т. п. Нечто подобное по способу организации речи можно найти и у некоторых зарубежных поэтов, соотносимых с языковой школой, — например, у Рона Силлимана [20] в США или Клода Руайе-Журну [21] во Франции. Правда, эти поэты не сосредотачивались целиком на «терминологическом» письме, используя его лишь в качестве фона для письма «перцептивного» (как и упомянутый выше Драгомощенко). Сафонов сделал шаг в сторону, выйдя тем самым из поля притяжения предшественников: для концептуализма его тексты недостаточно ироничны (даже в смысле «холодной» иронии), а для языковой школы слишком «техничны»: они не всматриваются в (мета)язык, но используют его. Несовпадение с предшественниками в деле созидания индивидуальной поэтики, безусловно, продуктивно, однако при чтении «Узлов» часто возникает ощущение исчерпанности формальной задачи: авторское предисловие сообщает читателю, что тексты книги вызывало к жизни «недовольство высказыванием», и в этом смысле интересно, какова дальнейшая судьба этой поэтики, подошедшей вплотную к полной диссоциации речи.