Михаил Светлов, 1926
Из пасти у зверя Торчит голова. До берега ветер доносит слова: — Непра…
Сергей Михалков, 1936”
Марианна Бузоева. Одна истина и многие умолчания. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2011, № 16 <http://his.1september.ru> .
Автор — кандидат филологических наук, главный редактор журнала “Немецкий язык”.
“Но советские умолчания — сущая мелочь в сравнении с гробовым молчанием „Vоlkischer Beobachter” после 13 декабря 1941 года. Никаких статей или заметок о поражении вермахта под Москвой напечатано не было. Это событие просто изъяли — из прессы, из жизни, из сознания немецкого народа.
В конце декабря промелькнула фраза: „Наши временные неприятности и трудности мы преодолеем в следующем году”. И все! Даже в пространной итоговой статье „Год войны 1941”, которая публиковалась с продолжением в двух номерах (30 и 31 декабря 1941 г.), о величайшей битве мировой истории не было сказано ни слова”.
В последующей статье учителя истории Александра Романова (“Объект 10”) подробно рассказано о хронике налетов немецкой авиации на Москву. В ночь с 21 на 22 июля в городе возникло 1900 пожаров, это был таранный удар немцев.
Наталья Ванханен. “По-королевски, без фальши”. О книге Анатолия Гелескула “Огни в океане” (2011). — “Иностранная литература”, 2011, № 12 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
О первой книге переводов только испаноязычной и португалоязычной поэзии.
“Переводы Анатолия Гелескула доносят до читателя аромат Кастилии и Андалусии, дух времени, запах и звук минувших веков. Он так говорит с нами словами Кеведо и Гарсиласо, языком монаха-кармелита, мистика и мученика, а главное, поэта — Сан Хуана де ла Крус, что, кажется, он знал всех этих людей и они рассказали ему обо всем самом главном. А главным всегда остается одно и то же — любовь, смерть, вера, — как бы мы ни порывались легкомысленно об этом забыть”.
“В предчувствии апокалипсиса”. Беседа Валерия Сдобнякова с Юрием Бондаревым. — “Вертикаль. XXI век”, Нижний Новгород, 2011, выпуск 34.
“ В. С. <…> Значит, что-то в той войне, хоть и минуло с ее начала семьдесят лет, не дает вам покоя?
Ю. Б. В интервью, которое я в свое время в ФРГ хотел взять у фельдмаршала Манштейна, был главный вопрос: что он подумал, когда понял, что его танковая группа уже не прорвется на выручку окруженной шестой армии Паулюса. А прорыв этой армии из плотного кольца советских войск был для немцев важнейшей целью в Сталинградской операции. Я сейчас выскажу одну давнюю мысль, которую не использовал в романе „Горячий снег”, потому что, с одной стороны, она мне показалась слишком публицистичной, с другой, видимо, не хотел, чтобы она кого-то шокировала. Но эта мысль главная, как мне кажется, для понимания стратегической сути Сталинградской битвы. Так вот, если бы контрудар Манштейна был бы осуществлен успешно, то немцы надежно закрепились бы на Кавказе, а это обстоятельство отодвинуло бы сроки окончания войны не на месяцы, а на годы.
В. С. Я такой оценки ранее нигде не встречал, даже в мемуарах наших полководцев.
Ю. Б. Это моя мысль. Я много думал об этом контрударе, как участник тех самых судьбоносных боев. Сам выбивал танки Манштейна <…>”.
Майя Каганская. Платонов, Сталин и тьма. — “Знамя”, 2011, № 12.
Посмертная публикация талантливой израильской писательницы. Тексту предшествует поминальная статья Павла Криксунова “Нет Майи”.
“В Платонове с одинаковым правом можно видеть и пораженного ужасом свидетеля русского коммунизма, и — писателя с настолько чуждым обычной человечности типом сознания, что и коммунизм по-русски, и сталинщина приобретают у него статус онтологического условия человеческого бытия в самом универсальном и даже космическом смысле.
Лично я склоняюсь ко второму варианту и потому набросала исходные контуры, его же словами, „прекрасного и яростного мира”.
Если советская жизнь все-таки представляла собой (как уже было сказано) компромисс с всеобязательностью бытия, то Платонов не принял от бытия ни-че-го. Он магически интерпретировал технический прогресс и мистически — коммунизм.
Поэтому чистопородный пролетарий и коммунист Платонов был для советской власти опаснее и несносней любого классового врага.