и мертвая власть буржуа,
где римского-корсакова канитель
одна лишь на елке жива.
Есть выбор, и я — за пустую мечту,
ни шанса здесь сбыться ей нет.
Земля замерзает. Но шмель на лету
подбросит огня в пируэт.
Нет меха для шуб, кроме дыма из труб.
Но табором конь не забыт.
Пластай же над будущим ромбовый круп,
дроби квадратурой копыт.
* *
*
Палый лист по льду влачится
и, войны ветров трофей,
вдруг на голый куст, как птица,
прыг в силки родных ветвей.
Вот и всё. Но сам-то кто я:
наблюдатель, сад, норд-ост —
или знойного застоя
не вконец истлевший хвост?
Ты про цепь реинкарнаций
не гони, пацан, пурги,
лучше старый номер сбацай,
как умеешь, вполноги.
Нет портрета того света,
данс-макабр умерших форм
всем обязан силе ветра
плюс насколько скользок дерн.
Что на жизнь похожа тряска,
то не с кладбища побег,
а лишь Мексика и маска
с прорезями вместо век.
* *
*
Ты мертв, но твои — то словцо, то лицо —
нет-нет да и выпрыгнут чертиком в споре.
А весь-то и спор — расписное яйцо
с желтком красноречья в скорлупке теорий.
Ты мертв, карбонарий, осела гора
речей, не пробить их парламентским лампам.
Пришлось в темноте вам себя, мастера
заплечных культур, причислять к дуэлянтам.
Где стычек, бретер, твоих кровь на ноже?
Где запах селитряный в дульном канале?
Признайся, судьба твоя — жук фаберже,
точней — его снимок в рекламном журнале.
Подшивка обложек за прожитый век.
Мираж, облака выдающий за альпы.
Бубновый валютчик, пустой человек,
я видел твой череп отдельно от скальпа.
* *
*
Подумаешь — тяжелый день. А что, мы не привыкли
таскать теленка на плечах, покуда подрастет?
Кто к ноябрю он, сосунок июньский, — уж не бык ли, —
и мяс младенческих и кож не на пуды ли счет?
Вот уж не новость тяжкий день. Но сколько можно, сколько
идти ль куда, глядеть, дышать — ни разу налегке,
а только руку подносить беспомощно и горько
к щеке, к губам, к виску, ко лбу, к глазам, к виску, к щеке.
Я жизни брат, я жизни муж и тайный воздыхатель,
зачем же вслед звенит она, как жесть по мостовой,
как догоняющий трамвай, как ме2таллоискатель,
когда сквозь арку из нее я выхожу пустой?
Так назову ли груз, с души сорвавшийся, уроном
или ограбленным того, кто свой же вес согнал
и, поднося к щеке ладонь с мобильным телефоном,
не голос ждет поймать, а впрок записанный сигнал?
* *
*
Раб, не гордись имением
трудолюбивых пчел —
фа 2 та ви 2 ам инве 2 ниунт
некогда я прочел.
Ты начальник над сотами
и подметаешь сад,
а они — над полетами
к клеверу и назад.
Ворс, фацетки, подкрылия,
брачных игр лепесток —
что, как не слог Вергилия,
росчерк пера, стишок?
Фата виам инвениунт,
судьбы находят путь,
осыпь цветенья веником,
ветра стряхнув на пульт
улья. Твой офис, пасечник, —
цель и конец пути
судеб в гирляндах праздничных,
в желтом меду кутьи.
* *
*
Ночные мысли не хороши —