крупноголового держит мальчика
с ручной повадками обезьянки.
Возле подола её волнистого
в траве рассыпаны маргаритки.
Пока бежал под дождём нахлынувшим
от остановки, промок до нитки,
под козырёк я букинистической
потёртой лавки: спастись задаром
здесь — в на две трети атеистическом
и затопляемом Свете Старом.
II
Твои зрачки на волну балтийскую
глядели подолгу без усилья.
И берегиню Самофракийскую
напоминали в разлёте крылья.
Необозримое небо белое
окрест, возможно, о чём-то знало,
но только рябью над дальней Охтою
нам о себе и напоминало.
Чего мы только с тех пор не видели
по жизни, всё-таки им согретой.
А ты теперь вот — и ранний паводок
в местах слияния Стикса с Летой.
Но сберегается ль ветер, дующий
и посейчас по верхам сирени,
в коробке с пеплом твоим взыскущим,
теперь копилке твоих видений?
III
Ты, в ходе жизни своей имевшая
не раз контакты с потусторонним,
дай знать: минувшее там отчётливей
или совсем отшибает память?
Уже ль, к примеру, забыта рюмочка
из потускневшего драгметалла,
по ходу вечера ты которую
мне неизменно переливала?
И всё ещё в закоулках памяти
не испарились ли, не ослабли
те ледяные, потом холодные
первоначальные ливня капли,
что нам на лица поштучно падали
когда-то, где-то, каким-то чудом?
Да не расспросишь ведь пепел в капсуле,
а та в земле да ещё под спудом.
IV
Свою поэзию восстания
ты понимала как служенья,
зане предпочитая Раннее
последующим Возрожденье.
Напоминающее девушек
в хитонах воинство Христово
там охраняет Богородицу
средь медичийских померанцев…
Страстей в избытке замуровано
в сердцах, подобных огонёчкам.
Но крепость уж снастей дарована
обрывным паутинным строчкам.
Где зыбь, осколками слепившая,
вдруг гаснет у бородок ила,
там мой побег опередившая
твоя на Волковом могила.
Переправа
А. Жукову
Паром “Капитан Петров”
курсирует чуть не с мая,
у оползней облаков
сонливость перенимая.
В шалмане на берегу
такие смешные цены.
Вот выпью — и побегу
мостками на взвыв сирены.
Всплакнуть на моём плече
подруга могла порою.
А нынче зачем, зачем
живу, будто землю рою.
Всю музыку прежних встреч,
подобно письму, записке,
пора в бардачке беречь
на с зеркальцем схожем диске.
Ни здешние мужики,
что нынче не при наградах,
ни беглая зыбь реки,
ни ирисы в палисадах —
не скажут за будь здоров,
зачем приходил на землю
и с чем капитан Петров.
Дремлю и пространству внемлю.
Фатум
Так всегда и бывает,
ждём мы того, не ждём:
тёмно-светлым смывает
судьбу за судьбой дождём…
Ретро из западной книжки
по привокзальной цене:
cыщиков шляпы и вспышки
и огоньки в пелене
стёкол с потоками серых
невразумительных слёз.
И в обезлюдевших скверах
старых ветвей перекос.
Смысл моего бытованья
был не вживлён в мозжечок,
а уместился заранее
весь на блокнотный клочок.
Но на излёте погони,