Спросим себя: случайно ли, что наиболее значимая молодежная литературная инициатива, возникшая по итогам пережитого Россией десятилетия государственнической стабильности, сцементирована антигосударственным и антилитературным пафосом? Тех, кому интересно в отстраненно-академическом режиме поразмышлять на тему взаимосвязи между характером устремлений молодых авторов и общественно-политическим климатом в стране, я отсылаю к замечательной монографии Марии Майофис «Воззвание к Европе. Литературное общество „Арзамас” и российский модернизационный проект 1815 — 1818 годов» (2008). Для меня же как для практика, откровенно говоря, ответ на этот вопрос стал очевиден несколько лет назад, когда «Транслит» еще лежал в пеленках, но очередная генерация замечательно талантливых 20-летних русских поэтов во главе с Михаилом Котовым на глазах угасала, переставая выступать, публиковаться, писать. Я тогда побывал на нескольких крупных литературных акциях в сопредельной Украине, еще хорошо помнившей Оранжевую революцию, где сперва наблюдал организованный блистательным Сергеем Жаданом фестиваль «Харьковская баррикада» (с заполненным молодежью залом мест на 500, восьмичасовой программой, в которой чередовались поэты и рок-музыканты, и местным слэмом, который безо всяких хитроумных манипуляций со стороны организаторов выиграл отличный лирический поэт Дмитрий Лазуткин), а затем — гигантскую фестивальную программу Львовской книжной ярмарки (ориентированную на студенческую аудиторию и в полной мере ею востребованную) и ее координатора, 18-летнего поэта Григория Семенчука.
Нет, «оранжевая революция» России вроде бы не предстоит, а что предстоит в ближайшей социально-политической перспективе — не совсем ясно. Но если младшее литературное поколение — по крайней мере та его часть, которой не чужда вера в финальную необходимость этого своего занятия, в его собственную телеологию, не подчиненную ни мифологии, ни идеологии, — хочет сохранить себя, а старшее поколение — помочь ему в этом (и заодно сохранить себя тоже — вопреки сиюминутным задачам удержания символического капитала; ибо сказано: «...доколь в подлунном мире — жив будет хоть один пиит» — только новое «племя младое», пишущее по-иному и иное, обеспечивает своим старшим коллегам, оспариваемым и отвергаемым, принадлежность к живому коммунальному телу национальной поэзии, а не к мертвому культурному архиву)... Похоже, придется соединенными усилиями изобретать какие-то новые способы организации литературного пространства — подразумевающие двусторонность жеста и согласование «старшей» и «младшей» картин мира. Пока поезд не ушел.
Внутри пространства ада
Л и н о р Г о р а л и к. Устное народное творчество обитателей сектора М1 (составлено Сергеем Петровским с предисловием и послесловием составителя). М., «Арго-Риск», «Книжное обозрение», 2011, 96 стр. (Книжный проект журнала «Воздух», малая проза).
Л и н о р Г о р а л и к. Валерий. М., «Новое литературное обозрение», 2011, 72 стр.
То, что писать об этих двух книгах приходится в одном тексте (приходится, да) — некоторым образом недоразумение. С другой стороны, это некоторая чисто формальная рамка: вот есть две книги, вышли в один год, обе считаются — одна не без оснований, другая вроде бы безо всяких на то оснований — прозой, обе написаны одним и тем же автором: почему нет?
Линор Горалик — один из самых сложных для прочтения современных авторов. Именно потому, что тексты эти кажутся простыми. Даже не то что кажутся, а притворяются простыми — но и это тоже не совсем так. Они претворяются простыми в процессе чтения, таковыми вовсе не являясь. Это путаная история, которая заставляет одних презрительно воротить нос от изложенных прозой «городских романсов», а других — недоумевать [1] : что это? Беллетристика? «Проза для девочек»? «Сошедшая с ума сказка»? Разумеется, ни то, ни другое, ни третье. Кроме всего прочего, ценность этих текстов как раз в том, что они не находят себе клетки в существующей таксономии: это не стихи, не проза, не сказки, не повесть, не сборник рассказов, ни то, ни это — неведомая зверушка. А что/кто?
Нижеследующее количество слов не призвано дать ответ на этот вопрос: на него вообще-то не следует отвечать. Это такой «артефакт» — в нем может оказаться, как у Саймака в «Заповеднике гоблинов», дракон. Или не дракон, а кот. Или не кот, а совсем бог весть кто — лиса, птица, ребенок, сумасшедший, Бенджи, чудовище.