Страшная жизнь: гибель родных, превращение ближних в дальних, нищета, коммунальный быт, невозможность профессиональной реализации, существование среди людей, вызывающих брезгливость. Плюс война, аресты друзей, блокада. Едва ли не единственная сбывшаяся мечта — увидеть братьев, эмигрировавших после революции. В 1960 году удалось (непонятно как — записи за этот период в дневнике весьма отрывисты) выбить поездку в Швейцарию, где Шапорина пробыла два с половиной месяца. «Ежедневно молюсь, чтобы Господь Бог дал мне дожить до рассвета. И повидать братьев. Я не могу умереть, не повидавшись с ними» — это рефреном проходит по дневнику Шапориной. Наверное, эта надежда наряду с самим дневником поддерживала в ней силы жить дальше. Дожила, повидала. Слава Богу. Хоть какое-то подобие хеппи-энда. Иначе читать этот дневник, наверное, было бы невозможно. Да, Шапорина выстояла, не сдалась, не поддалась лжи и обману, сохранила трезвость мышления и взгляда. Но человек не рожден для того, чтобы только то и делать, что сопротивляться давлению извне, это не может быть единственным содержанием его жизни.
А л е к с а н д р С м и р н о в. Письма к Соне Делонэ. Публикация и вступительные статьи Дж. Малмстада и Ж.-К. Маркадэ; подготовка текста Дж. Малмстада; комментарии Дж. Малмстада при участии Ж.-К. Маркадэ; научный редактор Н. А. Богомолов. М., «Новое литературное обозрение», 2011, 520 стр.
Соня Штерн родилась в 1885 году то ли в Одессе, то ли в городке Градижск Полтавской губернии. Когда ей исполнилось пять лет, бездетный дядя со стороны матери и его жена забрали ее в Петербург. Так Соня оказалась по сути приемной дочерью (формальное удочерение, по-видимому, не состоялось) преуспевающего столичного адвоката. Она получила новую фамилию, превратившись в Соню Терк, новый круг общения, новые возможности.
Александр Смирнов был двумя годами старше ее и носил фамилию своего официального отца, крупного чиновника, товарища обер-прокурора сената. В действительности, однако, он был внебрачным сыном петербургского банкира Абрама Зака и в дом Терков вошел на правах родственника — Зак приходился дядей Анне Терк, новой Сониной «матери» [9] .
Их переписка началась в 1904 году. Вскоре Смирнов станет крупнейшим отечественным медиевистом, специалистом по романо-германским литературам, а Соня Терк выйдет за французского художника-авангардиста Робера Делонэ и добьется мировой известности как живописец и дизайнер: первая женщина с прижизненной выставкой в Лувре, кавалер ордена Почетного легиона. Но пока он — всего лишь подающий надежды студент-словесник, а она — начинающая художница. В течение десяти лет они обменивались впечатлениями о выставках, книгах, спектаклях, создавая своего рода эпистолярную хронику петербургско-парижской художественной жизни. А потом началась Первая мировая, обмен письмами между Россией и Францией затруднился, и переписка прервалась, чтобы возобновиться лишь на несколько месяцев в 1927 году, когда Смирнову каким-то чудом удалось в последний раз вырваться за границу.
Письма Смирнова Соня Делонэ хранила до конца жизни, хотя русский свой период, по всей видимости, не очень любила вспоминать. Ответные письма не сохранились: судя по состоянию личных фондов Смирнова в российских архивах, все документы, относившиеся к дореволюционному периоду, он тщательно уничтожал. Такая вот получилась развернутая иллюстрация к двум фразам из дневника Шапориной, хорошо знавшей Смирнова по Парижу начала века: «35 лет тому назад мы ждали, что Александр Александрович будет вторым Веселовским. Ему, конечно, очень помешала революция» и «Какой был остроумнейший causeur [10] в молодости А. А. Смирнов, Шурочка, как мы его звали. А теперь перепуганный, заваленный работой, боящийся слово произнести».
М а р и н а Ц в е т а е в а — Б о р и с Б е с с а р а б о в. Хроника 1921 года в документах. Дневники (1915 — 1925) Ольги Бессарабовой. Вступительная статья, подготовка текста, составление Н. А. Громовой; комментарий Н. А. Громовой, Г. П. Мельник, В. И. Холкина. М., «Эллис Лак», 2010, 800 стр.
Эта книга состоит из двух частей. Первая — материалы к одному эпизоду цветаевской биографии 1921 года, ее увлечению юным красноармейцем Борисом Бессарабовым. В основе этой части — воспоминания Бессарабова о Цветаевой, написанные в конце 1960-х, и его письма родным. Как известно, Цветаева вначале пришла от Бессарабова в восторг — настоящий русский богатырь, косая сажень в плечах, румянец во всю щеку — и принялась мечтать об армии, где «командный состав — Сережа [т. е. муж Цветаевой Сергей Эфрон], а низшие чины — Борис», и писать с нового знакомого «Егорушку». Но очень скоро — через два с половиной месяца — охладела, поэму забросила, стала посвящать стихи князю Волконскому, а о недавнем увлечении теперь отзывалась презрительно: мол, «зазнавшийся дворник», и смех у него дурацкий и хамский, и от реплик его, вроде «Эх, чорт! Что-то башка не варит», с души воротит.