X
“Хватит слов, я хочу тебя”. — “Не сейчас”. Марина задрала его короткую рубашку и стала расстёгивать брюки. “Нет, не сейчас”. — “Тебе мало моего желания? То, чего хочет женщина, — закон. Так ведь?” — “Но я не хочу сейчас, не хочу здесь ”. — “Тебя пугает близость разобранной гондолы? Больше подходит зияющий рояль?” — “Марина, — он почти никогда не называл её по имени, — ты хочешь меня разозлить, чтобы я оттолкнул тебя”. Марина провела тёплой рукой, проникшей в расстёгнутые брюки: “Не лги ни мне, ни себе”. — “Марина! Я только что рассказал тебе что-то до крайности важное...” — “Неужели ты думаешь, что если ты возбуждаешься от одной моей близости, даже от каких-то вещей, важных мне, — ну, вот от нот на рояле (я знаю, ты рылся в нотах), — я не могу возбуждаться от твоего рассказа? Плохо ты меня понимаешь”. — Говоря это, она опустилась на колени: так становятся, словно играя в вассала и сюзерена, в позу подчинения, и продолжила, стянув ненужное вниз, освобождать его от одежды. Он решительно отвёл её руки, а потом заправился и застегнулся. “Я возвращаюсь в гостиницу”. — “Ты просто дурак, гад, козёл вонючий...” — сказала Марина, явно исчерпав первый запас ругательств и желая присовокупить к этому что-нибудь покрепче, но не уверенная, правильно ли это будет по-русски в столь деликатной ситуации. Тимофей улыбнулся. Марина, глядя снизу вверх, осталась стоять на коленях.
Часть третья
ВОДА
I
С утра небо заволокло дымкой. Горела, как он узнал из новостей, нижняя часть букового леса Кансильо, и дым нагнало с приальпийского склона северным ветром. Лес, из которого венецианцы с незапамятного времени делали галеры и лодки, стоял высоко над морем, и поэтому дымка плыла на значительной высоте, прерывая сверкание солнца, палившего теперь словно сквозь фильтр.