Сема. Да я сейчас как-то мало уже что помню... из старого... А новое все в работе...
Эликс. Да ла-а-адно, брось ты, Семен! Хорош ломаться!
“Семен!!. Хор-р-рош ломаться!!.” — попугай свою службу знает.
Сема. Ну... я п-п-прочту т-т-тогда с-с-с-с... с-с-с-с-с... с-с-стихотворение, которое я написал в ч-ч-четырнадцать лет.
Эликс. Валяй.
Сема отодвигает тарелку. Сильно сцепляет на столе свои кисти.
Сема. День был просто четверг, просто тот же четверг, что другие,
за окошками слякоть цвела, и не предугадать
было вяло бредущим по кругу, что эти круги и
есть та самая, прочих главней, благодать.
Бесконечный вокзал источал аромат преисподней.
Отъезжающие оставляли друзей в дураках.
Послезавтра приравнено к позавчера и к сегодня.
На распиле Земля, точно ствол, в бесконечных кругах.
Обычная для таких случаев неловкость.
Эликc (исключительно от конфуза). А еще... чего-нибудь такое... есть?
Сема (исключительно по глупости). Ну, так... По мелочам... (Искусственно покашливает. Вскакивает. Садится. Вскакивает.)
Моя страна — гигантская могила
Для всех, кто был и не был друг и брат.
А Сеятель лишь тем и виноват,
Что семя к птицам в глотки угодило,
Без всякой пользы в них перебродило,
И улетели птицы на закат.
И археолог, тщась культурный слой
Сыскать, отковырнет лишь перегной,
Но полый, не рождающий траву.
Пройдут века во сне, как наяву.
Настанет срок Вселенского Потопа.
И наши души из небесных окон
Засмотрятся, как льет, и льет, и льет...
Потом подросток накопать червей
Придет на берега страны моей,
Чьи горы утрамбованы по дну...
Он удочку закинет в тишину
И не по-русски вскрикнет, что клюет.
Эликс. Да уж... Точнее не скажешь.
Пауза.
Это все прекрасно, парень, но работать-то все равно надо. Жрать же ты что-то должен. За стихи, как я смекаю, не до фига платят.
Сема. Я сам плачу.
Эликс. Так. Ясно. Ну что... Есть вариант. Устраиваю тебя в теплицу. (Добродушно.) Ты же у нас тепличный...
Сема (взрываясь). Я?! Тепличный?!
Эликс. Да ладно, ладно... Я сам в теплице работаю. “Овощи и цветы — круглый год”.
При последней фразе Сема цепенеет. Затем вскакивает и устремляется к своей
сумке.
Отрывочные реплики вроде “Идиот!”, “Болван!”, “Как я мог?” и т. п.
Сема (протягивая Эликсу букет). Вот!! Это вам!!
Эликс. Ты чё, мужик?! сбрендил? куда мне?
Сема. А мне куда?
Эликс. А куда мне?
Сема. Нет, мне действительно некуда! Я же не живу нигде! Тьфу ты, при чем тут! Я же вам нес!
Эликс. Ах, ну да. Ты же не живешь нигде. Так мы же договорились, что ты здесь будешь жить. (Забирает букет и держит как веник.)
Сема. Да это не обязательно. Я найду себе что-нибудь... Мне лишь бы документы... Фиктивно...
Эликс. Зациклило тебя на документах! Документы будут. Тебе что, у меня не нравится?
Сема. Да как-то... стеснять вас...
Эликс. Ничем ты меня не стесняешь. Можешь спать здесь, на диване. А можешь там, со мной. (Испытующе смотрит.) Как больше нравится.
Сема (делая вид, что не замечает “альтернативы”). Ну, может быть, пару ночей... Разве что перемогнуться...
Эликс. Да ты уж перемогнись!
Бежит в кухню; далее — сквозь шум наливаемой воды.
Сделай божескую милость! Ну что, лады?.. Договорились!
Выходит из кухни с вазой в руках. Ногой открывает дверь, что слева от выхода
в коридор.
За ней оказывается золотистая коробочка спальни, почти целиком занятая широ-
ченной кроватью.
Кровать застлана персикового цвета шелковым покрывалом. Зеркало у ее изго-