По мосткам, по белым доскам
Чухонцев Олег Григорьевич родился в 1938 году в Павловском Посаде. Автор пяти лирических книг. Живет в Москве.
Вальдшнеп
Орест Александрович Тихомиров происходил из немцев,
когда стал русским, не знаю, но это спасло
его и семью — других соседей, Шпрингфельдов,
мужчин расстреляли, а детей и женщин сослали в Караганду,
все-таки немчура и возможный пособник
Гитлеру, то есть своим, а наш брат Иван
любит порядок и дисциплину тоже,
но со славянским акцентом. Так вот, Орест
Александрович был педант особый,
немецкое давно повыветрилось в роду,
кроме упорства и жилистости, а цели...
цели были вполне земные, хотя поди
определи какие: они разлетались,
как глиняные тарелочки, по которым стрелять
он приохотил даже меня, подростка.
Короче, Орест Александрович был русак
из русаков, как бывший немец, к тому же охотник,
а это, я вам скажу, не кисель мешать,
не пробивать дыроколом и подшивать бумажки,
это искусство — вести по небу мишень
и нажимать на крючок спусковой не раньше, не позже,
а ровно тогда, когда надо.
У Тихомировых на столе
у самовара вечно сидело нечто
дымчатое и пуховое, размером само с самовар,
оно иногда издавало вполне благосклонные звуки,
щурилось и отсутствовало, это при том,
что любимому пойнтеру разрешалось сидеть на стуле,
а на столе — тубо! это было бы чересчур.
Разумеется, и лафитник, всегда пустой на две трети,
как Сома какой-то, лоснился радужным животом,
но для разговоров — а хозяин был не просто охотник,
а председатель общества и имел не один диплом —
не было в нем нужды, поскольку Орест Александрович
заводился и без алкогольного вспрыска, на чистом духу.
Зрели райские яблоки в их саду, золотой налив и вишня,
на задах укроп золотился, вымахивали табаки,
под плющом косилась беседка — все здесь, казалось,
шло своим чередом и порядком, само собой.
Орест Александрович не пахал, так сказать, не сеял,
где служил, где работал, не знаю, кем числился, не могу
и представить, кем-нибудь да числился, это точно,
но любую работу, труд как повинность он презирал,
хотя рукаст был на удивление, и что ни делал,
делал толково и быстро, а любить не любил,
потому как артист в натуре, не зря со своим знаменитым
свояком, приезжавшим на лето со всей семьей
отдохнуть на природе, сладкоголосым певцом в дуэте
александровского ансамбля, он был слегка,
как бы это сказать, небрежно почтителен, что ли,
словно он был первым артистом, а тот — хорист.
И то, что тенор всегда приезжал еще и с кухаркой,
ничего не меняло: кому-то же надо ощипывать дичь.
А мужское дело — ружье и снасть, и тут никого ему
не было равных.
Орест Александрович Федорова не читал
Николая Федоровича, но и без философии
на босу ногу, философии то есть, знал наперед,
что венец творения так-таки уничтожит
всё летающее и прыгающее, и дойдет до себя
в силу теории эволюции и общественного прогресса
да и просто из чистой практики, с этим Дарвин и Маркс
согласились бы, думаю, и вопрос выживания
сводится в сущности к одному: кто ведет учет
и дает лицензии на отстрел, посему в кабинете,
где он, как я теперь понимаю, все же служил,
получая какие-то бабки, висели не лики двух соколов,
а рисунок летящей утки и карта охотхозяйств.
Фрр! — и следом хлопок: на болота пришла охота.
Доставай ружье, прочисти шомполом ствол,
переломив двустволку, и посмотри хорошенько,
как в бинокль, играет ли сталь, и упрячь в чехол,