Полезные бумаги пришли в Москву, очень даже нужные. И благодарить надо того, кто надоумил ФБР задавать пьянице Лукову нескромные вопросы. Но, пожалуй, уж лучше бы они полетели в камин, потому что об осведомленности Лукова стало известно Глаше.
А тут умер бывший помощник военно-морского атташе СССР в Великобритании, тот самый, о котором спросил начальник Генштаба: «Так кто там кого трахнул? Мы их или они нас?» Выгнанный все-таки из разведки, он кантовался одно время в АПН, стал прикладываться к бутылке, да так успешно, что жена его бросила, в лицо швырнув обошедшую весь мир фотографию: львица полусвета (мини-юбка и открытая донельзя блузка) смотрит на капитана 3 ранга (тужурка офицера советского ВМФ) бесстыжими до полной наивности глазами, а рядом господин министр обороны (смокинг и хризантема в петлице). Спился, совсем спился без дела бывший военный дипломат и умер. Ни вдова, ни ГРУ хоронить его охоты не высказали. Английское посольство прождало пару дней да и само предало земле человека, который когда-то был принят «в лучших домах Лондбона».
Петру Ивановичу Анисимову пришла на ум крамольная догадка: если вдруг Глаша его разлюбит, дети ни с того ни с сего бросят отца и умрет он в полном одиночестве, то нынешний президент страны, куда его командировали когда-то, распорядится о гробе и венках, благо денег у него тьма-тьмущая: население отдает последние гроши, покупая у военных справки о непричастности к идеям Болтуна, крестьяне продают скот, чтоб не попасть в концлагерь. Бывший Тупица, бывший командующий стратегическим резервом, человек, некогда славящийся скаредностью и честностью, выделит на похороны кое-какую сумму — из многих сотен захапанных им миллионов долларов. Обязан выделить ради того, кто возвел его на престол.
Узнала Глаша о родинке, не могла не узнать, поскольку она — уже в особо привилегированном сообществе особо привилегированных людей, ее к тому же привлекали к посольским делам, потому что — специалист, обладатель диплома 1-го Московского мединститута, а врач допущен к некоторым тайнам, через смотровой кабинет Анисимовой Г. А. прошли десятки женщин и мужчин, она знала их кожные покровы.
Ей, конечно, не дали прочитать все семьдесят с лишним страниц откровений Лукова, ей достались, и то словесно, несколько абзацев, но среди них — тот, что про родинку, которая все-таки на правом бедре. На несколько дней погрузилась она в пугливую замкнутость, вздрагивала от каждого шороха, в бешенстве потрясала кулачками, немо разевая рот, гремела тарелками на кухне, всю квартиру заполнял звон ножей, вилок и ложек, с размаху швыряемых в мойку. Потом притихла, успокоилась, на Петю смотрела так, будто орала: «Отвали!» А тот, догадываясь, ни о чем не мог сказать ей, вовсю шла охота за Гинекологом при полной, доходящей до идиотизма скрытности: начальник ГРУ не осмеливался говорить о родинке в своем кабинете, только в коридоре.
Когда наконец-то опознанный Гинеколог дал первые сведения, Петю наградили орденом, а спустя две недели — под праздник — терапевту Глафире Андреевне Анисимовой вручили в поликлинике медаль «За трудовую доблесть», которая вызвала сдержанные аплодисменты людей в белых халатах и долгий бурный смех Пети.
Однажды (Глаша была в магазине) раздался телефонный звонок:
— Петр Иванович, если не ошибаюсь?.. Рад слышать вас…
Голос противный и знакомый.
— С кем имею?.. — Петя уже понял, кто говорит, и прикидывал, какими словами оповестить начальство о контакте с предателем.
— Луков Виктор Степанович, если помните… Уверен почему-то, что и вы, и супруга ваша в добром здравии, и дети тоже, нижайший поклон им. Хотелось бы встретиться с вами, повиниться. Сказать доброе слово за помощь, ведь благодаря вам я вернулся в отчие края. И заслуженное мною наказание пошло мне на пользу. С вредными привычками покончил, здоровье укрепил и даже более того… Женюсь, Петр Иванович. Скоро свадьба, приглашаю, ресторан «Москва», вас и Глафиру Андреевну, разумеется…
Раз уж есть контакт, то надо извлечь из него максимум информации, то есть когда свадьба и кто невеста.
— Ее вы не знаете, а остальное уточню… Тут неопределенность, я вам позвоню. Договорились?
Глаше, конечно, ничего о Лукове сказано не было. И начальство не удосужилось принять Петю, по горло погруженное в мутные дела. Дни тянулись за днями, и однажды Петя застал Глашу за марафетом, жена в шелковом халате сидела перед трюмо, священнодействовала, корчила физиономию, кончиком языка выдавливая щеки и пальцем оттягивая веки. Петя в некотором смущении попятился, Глаша никогда не позволяла ему присутствовать на процедурах, предваряющих театр, поездку в гости или домашние приемы. Нату — допускала, та называла алхимией все косметические препараты матери, намекала на ведьмовство ее.