Разумеется, за этот предельно укороченный путь к сцене нужно было платить. Как минимум платить ощущением некоторой “кукольности” своего литературного мира, сомнением в прочности выбранной сцены. Очень многие Саши, Тани, Миши так и останутся навсегда Танями и Сашами из Интернета. Но в целом процесс был вполне серьезный, “взрослый”.
Обустройство, обживание нового информационного пространства молодым поколением литераторов счастливо совпало с процессами в современном искусстве, в частности с актуальностью для него разного рода перформансов, инсталляций, “актов” и проч. То есть с очень развитой современным искусством — и изобразительным, и литературным — изощренностью восприятия уже самого потребителя, с изменением, так сказать, процентного соотношения в участии художника и зрителя (читателя) в художественном событии. Если традиционно акт эстетического проживания произведения искусства предполагал большее усилие со стороны художника и меньшее со стороны потребителя, то сегодня все поменялось — художник делает некий жест, рассчитывая на то, что зритель наполнит этот жест собственным содержанием. И можно сказать, что та работа, которой занимались наши концептуалисты, скажем, Андрей Монастырский в 70-е, продолжилась в поэтике многих интернет-проектов, активизируя творческие потенции потребителя. Во многом наша арт-тусовка 90-х годов занималась, по сути, дожевыванием самого понятия “рампы”. И это имело свои плодотворные стороны, создавая интенсивность творческой атмосферы в Интернете, несопоставимую с традиционной. Может, потому Интернет дал нам чуть ли не целое поколение писателей.
И пусть не оправдались ожидания пришествия совершенно новых поэтик, того же гипертекста, о котором столько было писано в свое время, пусть сугубо интернетовские стилистики, перенесенные на бумагу, выдержав это испытание, становились явлением в принципе стилистически независимым от эстетики раннего Интернета (как, например, проект Макса Фрая, который стал книгой под названием “Идеальный роман”, именно книгой), свою роль Интернет выполнил, став как минимум стимулирующей творческой средой. Это только для литературоведов важно, что рубленая фраза Хемингуэя или “драная” эссеистская проза “Опавших листьев” Розанова — след сотрудничества авторов с газетами, но для собственно литературы, для широкого читателя это обстоятельство уже несущественное.
…С некоторым усилием я прекращаю здесь свои заметки на полях книги Кузнецова, потому как действительно — “ощупываю слона”. Тема почти безбрежная. Последнее замечание, уже о тональности кузнецовского повествования. Тональность ностальгическая: хорошее все-таки было время. Да. Присоединяюсь без каких-либо оговорок.
Книги
Василий Аксенов. Американская кириллица. Проза и стихи. М., “Новое литературное обозрение”, 2004, 552 стр., 3000 экз.
“Удивительные иной раз происходят в жизни совпадения: как раз к окончанию моих „американских университетов”, то есть к завершению двадцатичетырехлетнего пребывания в американской академической среде <...> еще проще — к отставке, я получаю приглашение написать или, вернее, выстроить книгу об Америке”. Автор выстраивает ее так: от “Нон-стоп” (из книги “Круглые сутки нон-стоп”, когда молодой автор писал про манящий образ свободной, полнокровной жизни, впечатления для которого он в качестве советского писателя, отпущенного читать лекции за океаном, успел набрать за два месяца в США), затем — главы из книги “В поисках грустного беби” (“Яйцо”) с еще почти не отрефлектированной, но ощущаемой в тексте грустью от утраты “американской мечты”, которую начала заменять автору Америка реальная. Ну а далее — “сугубо американская книга, на этот раз не non-fiction, а самая что ни на есть „фыкшн””, разделы “Яйцо” (главы из книги “Желток яйца”), “Блюз” (“Озеро Бельведер”), “Парфенон”, три рассказа: “Из негатива”, “Иван”, “Корбахи”. Завершается том главами из книги “Кесарево свечение”, образующими текст под названием “Старый сочинитель и дикая индейка”.