Юлий Хоменко. Небесные проселки. — “Арион”, 2005, № 4.
Умные, легкие, изящные стихи — и про облака, и про Анненского, и про осенний день. Читая стихи о Блоке (“Спускаясь по лестнице, Блок / Носки своих видит ботинок…”), я почему-то догадался, что автор хорошо знаком с произведениями Льва Лосева. А верлибр “Черепаха” — просто готовый сценарий для мультфильма наподобие пол-маккартниевского “Вторника” — если кто видел:
Депортированная из пустыни в городскую квартиру
В знак протеста отказывается от пищи
Постепенно теряет в весе
Становится легче воздуха
Поднимается в небо качая растопыренными конечностями
В качестве НЛО регистрируется спецслужбами
Проходит в секретных списках под кодовым названием
Черепаха
Александр Чанцев. Эстетический фашизм. Смерть, революция и теория будущего у Ю. Мисимы и Э. Лимонова. — “Вопросы литературы”, 2005, № 6.
“Творчески общее для них — эстетика молодости, темы смерти, самоубийства, телесности, революционный пафос; биографически — увлечение западничеством в начале жизни, латентная гомосексуальность, скандальный имидж „неудобного писателя” на своей родине, популярность за границей, увлечение национализмом и попытка революционного восстания, то же самоуравнивание творчества и биографии, снятие какого-либо противоречия между ними, стремление самому творить биографию, и творить ее прежде всего в соответствии с идеалами своей эстетической системы…”
“…смерть для Лимонова нужна лишь как орудие утверждения собственной самости перед лицом всеподавляющей Системы. Мисиме смерть нужна была как медиум между индивидуумом и миром прекрасного, как помощник в его экзистенциальном прорыве в трансцендентный мир. Однако у Мисимы на определенных этапах происходила эстетизация смерти, уравнивание ее с красотой.
У Лимонова подобного нет. Его итоговый выбор в экзистенции — жизнь, а не смерть. Этим объясняется и изменение риторики: в отличие от „самоубийственного” пафоса ранних книг и призывов „Убейте меня молодым!” в его поздних книгах все чаще проскальзывает мысль о том, что он хотел бы стать основателем нового религиозного учения, для чего ему нужно прожить долгую жизнь”.
“В развитии некоторых тем Лимонов пошел гораздо дальше своего „учителя” Мисимы. Это тема тюрьмы…”
“Хотелось бы надеяться на то, что ситуация в нашей стране в ближайшее время изменится так, что Мисима и Лимонов будут актуальны благодаря несомненному качеству их текстов, а не из-за протестно-радикального пафоса их идей”.
Игорь Шайтанов. Современный эрос, или Обретение голоса. — “Арион”, 2005, № 4.
Тема раскрывается через анализ творчества Инны Лиснянской и Веры Павловой. Однако написанное оказалось много шире заявленного в названии.
“Поэзия Лиснянской на протяжении многих лет оставляет впечатление трагической героини, пребывающей в поиске трагических обстоятельств”. Интересно разбирается в случае с И. Л. — ахматовская тема: “Поэзия у Лиснянской (в сопоставлении с ахматовской) не предметна, а, наоборот, предметность ее по своей установке — аллегорична. <…> В ее мифологии преобладают библеизмы, в которых — христианская нравственность и ветхозаветная онтология. Мир суров и греховен. Его материальность (та самая, что постоянно вызывает восхищение и смущает своей природной прелестью), если вспомнить и вдуматься, — порочна. Именно по поводу того, в чем источник поэзии, в какой мере он замутнен вещностью, Лиснянская позволила себе прямо не согласиться с ахматовским определением:
Лишь звука вещество
Не ведает позора.
Стихи из ничего
Растут, а не из сора.
(1997) ”
В случае с Верой Павловой мне прежде всего показалась интересной ретроспективная игра в то, как однажды Игорь Шайтанов усомнился вслед за другими: а не “проект” ли — явление и творчество В. П. “Проект — это сконструированная акция, в которой проектировщик выступает не „инженером человеческих душ”, а риелтором культурного пространства. Производится поиск пустующих культурных площадей и их последующее освоение: исторический детектив; современные комплексы подросткового сознания в условиях повсеместности молодежной моды; компьютерная игра как литературный сюжет; карнавализация социалистического гуманизма… А эротика — явно неосвоенная территория, поскольку поток сниженной лексики в современных текстах к эротике имеет отношение еще гораздо меньшее, чем имел Иван Барков. Вот тут-то и входит Вера Павлова…”