— А-а-а, — с порога ревет, — девчонки приехали!
И с голой задницей виснет с ходу на Ирише, я в шоке, а она ничего, смеется, что это чудище на нее навалилось.
— Вы, — говорю хозяину, — конечно, извините, но чтоб так при посторонних разгуливать, с открытым концом, я лучше пойду, а то стошнит.
Ирка давится от хохота. Я заглядываю в комнату — библиотека! Лучше Иркиной. Конфуций в зеленом супере с золотом. Нет, думаю, пожалуй, останусь, хоть салат поем. Не совсем же он двинутый, раз при деньгах и с книжками. Сажусь напротив хозяина.
— Ну, рассказывай, — говорю ему, — как ты дошел до такой жизни?
— Пью я, матушка, горькую как потомственный интеллигент.
— Я сама из потомственных. Гордиться нечем. Умный человек, образованный, а при гостях без штанов.
— Мамочка, — говорит он Ирке. — Ты кого ко мне привела? Я ее боюсь.
— Не надо бояться, — говорю. — Штаны надень — и не страшно.
— Нет, мамочка, — он снова к Ирине, — воля твоя, боюсь. Уведи ее, а то подеремся. Я в ней не нахожу человеческого понимания.
— А со мной-то поговори. Я ж к тебе обращаюсь, а ты ябедничать.
— О-о-о, — ревет, — замолчите ж ее кто-нибудь.
— Не ори — гости оглохнут.
— А ты мою жизнь знаешь? — нагло спрашивает.
— А ты мою?
И давай друг другу излагать, у кого жизнь ужасней. Он мне про свои четыре процента неизлечимых алкоголиков и что женщины сбегают, я ему про своего батю и детдом. Кричали, друг друга перебивали, чуть не подрались. Потом он мне: ну, хватит, давай выпьем.
— А Конфуция дашь почитать?
Изумился, но дал.
— Больше, — говорит, — ко мне не ходи, книгу мамочке отдашь. От тебя одно расстройство, а человеку с женщиной должно быть тепло. А от тебя не тепло. Недушевная ты. Безжалостная. Татарка, поди.
— Это само собой, что татарка. Да и ты ведь не русский. Еврей же?
— Мамочка! — ревет. — Это мне, закоренелому антисемиту, прямо в лицо! Уйдет она наконец, или я уйду! Соль на раны, а не баба.
Вышли на воздух, стоим. Ирка смеется, но невесело. Хороший вообще-то, говорит, но дурак, жалко его.
Совсем не жалко, сделал из пьянства флаг и размахивает, как на параде. Лечиться надо, а он выделывается. Что за веселье?
Чувствую, Ирка меня не слушает, на дорогу косится. Боженьки-боже, а там уже очередь из иномарок! Я и забыла, что мы в первом часу ночи стоим на перекрестке в полной боевой раскраске, на каблуках и являем собой блондинку с брюнеткой.
— Что нужно? — спрашиваю бритого, который рукой в окно помахивает.
— Девушка, это там у вас не Конфуций ли?
— Ага, — говорю, — он самый.
Не вижу, что буквы огромные на титуле, и удивляюсь, как идиотка.
— Вы, наверное, читать собрались? Может, вместе почитаем?
— Да нет, — говорю, — это дело интимное. Наше с Конфуцием.
— А до дома вас кто повезет? Конфуций?
И как в воду глядел. Подъедут, увидят Конфуция — и давай прикалываться. Так вся очередь и рассосалась. Никуда бы мы не уехали, если б Ирка книжку под жилетку не спрятала. А когда спрятала, то другие разговоры начались: за шампанское в “Петровском зале”. Известное бандитское местечко. Ирка давай ворчать:
— Говорила я тебе, что в коротких юбках всю шваль соберем.
Ничего она мне не говорила, может, думала, а не сказала.
— Зато, — возражаю, — женщинами себя почувствовали.
Она удивилась:
— А не телками?
А потом этот ее приятель запойный умер. Разбился на мокрой дороге. Плача, она сказала, что может жить с любым мужчиной, столько выносливости имеет. Даже с таким, от которого все сбегают. Только не понимает — зачем. Не легче с ними, а тяжелей, чем в одиночку. Тут я поняла, что с этим голубчиком у них все было не так просто и теперь она себя упрекает.
Плакать-то плакала, а на похороны не пошла. Пригрозила еще живому, что не пойдет, если тот умрет от пьянства, и не пошла. Мертвому обещанье сдержала.
Ну, в общем, он-то умер, а мы все живем и живем.
Ира развернулась, квартиру поменяла на лучшую и уехала из нашего воровского дома. Муж ее уже давно с Мариной жил, только сына навещал, но нечасто. Я своего Эдика тоже видела мало, потому что дела их палаточные хуже пошли, и они, ясное дело, все чаще праздновали. Деньги перевелись, дети вообще безотцовщинами остались, что Иркин, что моя. Да и переехала она, реже стали видеться. Так и тянулось скучно, пока я глупость не сделала. Ляпнула Оксанкиной сестре, что Алеха Котов, Оксанкин муж с немереными деньжищами, ко мне приставал, и сразу даже не соотнесла с тем, что после случилось.