— Пошли посидим. Что-нибудь выпьем. Тут дают граппу.
Он был совершенно наг, гораздо младше ее, миниатюрный, с безупречной пропорцией плеч и бедер. Они сели под тентом в плетеные кресла, узор которых отпечатывался на бедрах и ягодицах. Официант улыбнулся понимающей улыбкой восточного человека. Граппа в баре закончилась, они пили белое вино и ели сочные персики. Сок стекал по руке, задувал ветер, по небу бежали слабые, почти бесцветные облака. За соседним столом толстяк с девушкой украдкой касались друг друга под столом, девушка щурилась, мерцая глазами, рядом, как две собаки, стояли ее высокие черные сапоги, другой одежды поблизости не наблюдалось.
— Искупаемся? — спросил Сашу спутник, которого звали Стас.
Он помог ей спуститься по скользким глинистым ступенькам и в воде сразу же обнял. Прижался лицом к ее затылку и втянул запах. Немного постояв, они поплыли в маслянистой воде, напоминавшей слоистый бархат. На другом берегу он уложил ее на траву и сделал все, что хотел. Стрекотали кузнечики, плыли облака, спина пошла волдырями от крапивы. Она ничего не почувствовала, кроме тяжести и нежной прохлады его тела. Его маленькие ягодицы входили в ее ладонь.
Когда Саша вернулась, Таня открыла обессмысленные сном глаза:
— Я долго спала?
— Нет.
Пока она спала, Саша успела выпить вина, сплавать на другой берег и отдаться незнакомцу в траве. Было ли это долго? Нет, мгновенно и просто. Лето, наверное. Стас сидел поблизости и на нее не глядел. Обычный русский, подумала она. Полно амбиций, фантазий, проектов, а во всем остальном — примат. Напоил, трахнул в кустах и потерял интерес.
К Стасу подошли сомнительного вида приятели, и один, в замшевых туфлях, спросил:
— Ты скоро?
Спросивший, бритоголовый атлет, пряча ухмылку, покосился на Сашу:
— Тебе сколько лет? Тридцать?
— Спасибо за комплимент. — Она усмехнулась.
Ею овладело спасительное равнодушие. Ей было все равно, что подумали эти. Стас прихватил джинсы с футболкой, но одеваться не стал и, проходя мимо, приостановился:
— Может, дашь свой телефон?
На секунду задумавшись, она мотнула головой отрицательно, но внутри вдруг вспыхнула радость. С этой радостью в глазах она села в старую Танину “хонду”, и они вернулись в дом. Ехать было всего семь минут.
На участке муж, садовник и соседка Вера бурно спорили, что делать с камнем возле тропинки.
— Дамочки загорали? — спросила Вера, просверлив их взглядом.
Даже не поздоровалась, старая сука, рассердилась Саша. Муж-трудяга и жена-курортница. Вот все, что видит эта однопроцессорная. Она сухо кивнула и прошла вглубь сада. У забора еще оставались три лесных земляники. Она складывала их в рот одна за одной и наслаждалась. Потом сходила в дом за брюками, оделась и полезла в заросший малинник. Если малина недозрела, она как трава. А когда перезрела, вообще дрянь, тряпка для мытья полов. Зато какая красивая, похожа на плетеную корзинку. Словно сосуд, а когда сорвешь, в нем ничего, потому что белокожий треугольный стержень остался на ветке.
Таня позвала всех обедать. Они ели протертый суп из картофеля с морковью и луком, ветер играл с оконным тюлем. Таня надкусила помидор и фыркнула: прямо в глаз прилетел кусок с семечками. Все засмеялись.
— Я познакомилась с голым мальчиком на пляже, — сообщила Саша.
— На молодежь потянуло? — сощурился Сергей. — Хорошо выглядишь.
— Ты тоже.
Они оба выглядели недурно. Его крепкие золотистые плечи блестели, как луковая шелуха. Сергей ел только протертую пищу, следил за здоровьем и любил работать в саду. Мы с ним похожи на прошлогодние яблоки, которые держали в воске, и они сохранили блеск, подумала Саша. На самом деле внутри нас протертый суп, но об этом пока никто не догадывается.
Вокруг головы закружила оса, и Саша замерла. Ей показалось, что у осы есть запах. Запах раскаленного металла. В ту же секунду она почувствовала, как жгучее осиное жало вонзилось ей в затылок, и жуткая боль едва не опрокинула со стула. Мохнатый гладиатор раскроил череп надвое. Она жалобно вскрикнула, схватилась за голову и внезапно ослабла, ощутив наслажденье. Нужно было потерпеть всего секунду боли, и блаженство растеклось по телу. Осталось чувство, что ее режут скальпелем на мелкие полоски, и это сладко.