На следующий год на вновь отстроенном Vikingship’е он прошел со шведами и какими-то фирмачами путь “из варяг в греки”, рулил и в Днепре, и в Черном море, фирмачам понравилось, они запросили еще, но уже корабль на одиннадцать гребцов. Ладьи Василки теперь не текли и отлично управлялись; верфь в Горьковской заработала так, как будто всем руководил grossmeister корабельного дела, а не какой-то бывший историк рок-н-ролла… И вдруг… Ну да, полный поворот кругом. То ли Василка вплотную подошел к той черте, на которой мужчина задает себе вопрос о себе самом, то ли… То ли он понял, что это — очередная западня. Ну, будет он строить лодки фирмачам… А он хотел жить, жить, жить! На всех парусах, любыми способами, отстреливаясь из всех орудий правого и левого борта, проложить себе свой путь в мире, который с той поры, как он вышел из ворот своей славной казармы, становился все взрослее, серьезнее и скучнее. Теперь он сам седой, как волк, зубы стерло неумолимое время, но взгляд — по-прежнему тот, что на дембельской карточке. Насмешливый. Неумолимый. И Vasilka сделал очередное ФИГ ВАМ.
Когда он взял билет до Джакарты — я не удивился. Я удивился, когда посмотрел, где это. Я думал, что Джакарта — это Индия. А это — Индонезия, другое полушарие. Другое полушарие — другое сознание. Здесь день — там ночь. И т. д. Я послал ему письмо. Он прислал ответ — латиницей, но русскими словами:
Zdorovo! Izvini, net vremeni, pishu bystro.
Provincija West Sulаwesi, kuda ja popal, — eto polnyj ulet. Muslim-communism. Deneg ni u kogo net, no est vse i vse ulybajutsja. 10 000 ulybok v den. Zhil v semie iz 40 chelovek, vse spali na polu okolo TV, a misteru (mne) otdali komnatu. Po-ljubomu, mestnye ribaki — eto super. Pogonjalis s nimi nemnogo na ich parusach. U nich samyje bystryje lodki v mire. Kakoj-to pridurok sper moj rucksak, teper net ni shtanov, ni botinok.
Privet vsem, vse ochen kruto.
И все.
Вот, значит: в тяжелый для Родины час Vasilka-3, даже без штанов, мчит на всех парусах Тихого океана, похерив наши думы о том, кем мы были, и о том, кем мы стали.
Это миг. Только миг. Прекрасное здесь-и-сейчас, которое короче, чем блиц фотоаппарата.
Я знаю это.
И он знает это.
Из своего “потом”.
“Потом” ведь никуда не делось, оно настало, оно, можно сказать, кралось за ним и явилось во всей красе в виде вируса гипатита В, подхваченного Василкой где-то в Индии. Вирус искромсал его печень, Василка не мог встать, он блевал, его глаза были желтого цвета, а небо вокруг — зеленого.
И вообще “потом” в его жизни было много темного и запутанного: поэтому-то и хочется запечатлеть в памяти тот единственный миг, который уже никогда не вернется, как не срастется расходящийся шов волн за кормой его лодки: Vasilka-3, даже без штанов, мчит на всех парусах Тихого океана…
СЛУЧАЙ С РОТВЕЙЛЕРОМ
Жуткий, паркий, клубящийся отовсюду подступающей грозой день, когда женщины поголовно на грани истерики, а мужчины пьют пиво и легко срываются в драку. Липкота чувствуется в воздухе, и из-под волос течет пот. В такой день мы с шестилетней дочерью Сашей садились в электричку от Переделкина до Москвы. Не успели мы сесть в вагон, как к нам в “купе” подсела жуткая компания: парень с ротвейлером без ошейника и двое в татуировках. Впрочем, в первые три секунды ничего такого не происходило.
Потом парень с собакой позвал ее:
— Марта, Марта…
Собака не отреагировала.
— Что это она у тебя на кличку не откликается? — тут же спросил один из татуированных, и я заметил, что он уже хлебанул пивка выше крыши. — Украл, что ли?
— Почему украл? — отозвался парень, которого, как я предполагал, защищали стальные челюсти. — Моя собака.
— Мы давно за тобой следим, — сказал второй в tatoo, — ни хрена она тебя не слушается. И на кличку не отзывается. Точно украл.
Я почувствовал комок, сгущающийся в животе, и мигом перекинул дочь на соседнюю скамейку, к какому-то дедку-фронтовику.
— Ну и чего же она тебя не слушается? — наседал первый татуированный.
— Марта, — сказал хозяин ротвейлера, — Марта, Марта, хороший пес.