— Не вые..., б....
Я вспомнил, что через два-три года моя старшая дочь может оказаться на их месте.
Я встал и сказал с улыбкой: джентльмены, что же вы так неласково обращаетесь к девочкам?
Я рассчитывал на свое обаяние, на их чувство юмора, на их благородство, наконец. Я никак не ожидал, что случится то, что случилось.
Они обернулись ко мне и только спросили:
— Что?!
Если бы этот вопрос можно было бы написать с маленькими вопросительным и восклицательным знаками на конце, то так и следовало бы сделать: в нем едва-едва промелькнула тень удивления и презрительного недоумения. А потом меня стали бить. Я никогда не испытывал ничего подобного: били по голове со скоростью примерно четыре удара в секунду. Я не мог ни встать, ни ударить в ответ, только чувствовал, как сыплются удары и чьи-то руки выворачивают мои карманы.
О-о-о, как я заорал, когда град ударов вдруг прекратился и они бросились прочь от меня! Я бежал за ними, я знал, что в поезде им не скрыться от меня, что каждого по отдельности я догоню и порву, как бумагу…
Увы, они были хитрее: просто-напросто выскочили на остановке. Двери за ними закрылись, и поезд вновь ударился в ночь.
Я вернулся в вагон. Девчонок уже не было. Выходит, девчонок я спас. Что мне не удалось уберечь — так это свою голову: сколько я ни закрывал ее руками, сколько ни прятал в колени… Даже не представляю, как им удалось подбить мне оба глаза, разбить губу и бровь. Я поглядел на свое отражение в темном окне. На меня смотрела совершенно зверская, уголовная, заплывшая рожа со стекающей по щеке каплей крови.
Милицейский патруль на подступах к Москве, оглядев меня, потребовал сначала билет, а потом документы.
Они посмотрели на меня, потом на фотографию в паспорте.
— Не пьяный, — сказал один патрульный другому.
Тот вернул мне паспорт:
— Все в порядке.
Сейчас, тьфу, тьфу, тьфу, хулиганы уже не пристают ко мне. Видимо, что-то запечатлевается на лице, когда за одно лето тебя изобьют четыре раза. Сейчас ко мне липнет тяжкая грязь взрослого мира, и надо научиться как-то обходиться с нею, надо решить для себя, играю я в эти игры или нет. А если нет, если я желаю остаться чистым — то чем я заплачу за это? Теперь ведь не только драгоценная душа моя, которую когда-то не уловили ни гомосексуалисты, ни свидетельницы Иеговы, которую даже хулиганы не затронули, начисто раскроив мне рожу, стоит на кону игры, но и благополучие близких, мое собственное благополучие и целостность, возможность работать без дерготни, жить хоть мало-мальски по-человечески… Чем дальше заходит игра, называемая жизнью, тем крупнее ставки: так было, так есть и так будет во веки веков. А выбор — он всегда за тобой. Лично за тобой. Никаких “обстоятельств” не существует. Я бы мог рассказать про это, да боюсь, что это не тема для записок на полях: скорее для внутреннего какого-то решения.
Пчела
Исаева Елена Валентиновна родилась в Москве. Закончила МГУ. Автор двух сборников пьес и семи сборников стихов. Пьесы ставились в театрах России и за рубежом. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Дружба народов”, “Драматург”, “Современная драматургия”. Лауреат Малой премии “Триумф”, премии “Действующие лица” и др. Живет в Москве.
* *
*
Эта речка горная
Убегает бойко.
Я совсем не гордая —
Медленная только.
Я ушла, я выбыла.
Не скажу ни слова.
Нету, нету выбора
Никакого.
Словно обесточенной
Я была, вчерашней…
Но мёртвой быть не хочется,
А живой быть страшно.
Что ж стоишь ты скованно
Возле водопада?
Всё уже срифмовано —
Где-то там, где надо.
Ничего мы, в сущности,
Не решаем сами.
Из иллюзий выгрести,
Не мечтать часами,
Убегая в творчество…
Мне понятна роль, но
Мёртвой быть не хочется,
А живой быть больно.
Речка душу вымыла,