Выбрать главу

“Как Набоков в культурном плане оправдал русскую послереволюционную эмиграцию, так Генделев оправдал нашу алию”.

 

Величие замысла. Спрашивала Марина Струкова. — “День литературы”, 2012, № 12, декабрь <http://zavtra.ru/denlit> .

Говорит Владимир Бондаренко: “Можно сказать, что серьезной проблемой современной патриотической литературы является и отсутствие поддержки власти. Помните, как императрица Екатерина насильно заставляла крестьян сажать картошку, они не хотели сажать, бунтовали, бывали биты за это батогами и плетьми. Но теперь без картошки нельзя представить русского крестьянина. Так вот точно так же власть обязана насаждать национальную русскую культуру...”

 

Высоцкий в 2013 году. — “Московский книжный журнал/ The Moscow Review of Books ”, 2013, 25 января <http://morebo.ru> .

Говорит Михаил Бутов: “Высоцкого я верно слушаю в течение последних сорока лет, до сих пор он бывает для меня весьма важен. Среди причин (кроме тех вроде бы обычных, но плохо поддающихся определению, по каким вообще кто-то что-то слушает, предпочитает другому) остались, наверное, такие. Во-первых, песни Высоцкого бывают совершенны, то есть ими можно наслаждаться, как и всяким иным совершенством. Разумеется, это совершенство в рамках тех правил игры, которые он сам себе установил, — но правила эти полновесные, не вырожденные, и недаром не существует хотя бы комичных имитаторов Высоцкого. Во-вторых, конечно, не все песни. Проходного у Высоцкого масса. Вот, с моей точки зрения, совершенными являются песни „Я вчера закончил ковку, я два плана залудил” (рекомендуется слушать ее на шемякинской записи) или „Про речку Вачу”, а вот надрывно-фальшивая „Кони привередливые” как раз максимально далека от этого качества. Мне, кстати, понадобилось много лет, чтобы понять, что меня там так злит — литературно-сказовый составной предлог „по-над”. <…> И вот тут мы плавно переходим ко второму пункту. Удивление. Как раз чем дальше идет время, тем Высоцкий удивляет все больше. Оказалось, что его текстами — причем не цельными, а растащенными на отдельные строки — можно полностью описать если не всю российскую реальность сегодня уже (а еще недавно и это выходило), то по-прежнему во всей полноте российскую экзистенцию”.

 

Мария Галина. Четких границ между “литературой” и “масскультом” нет… Беседу вела Яна Соловьева. — “ Thankyou.ru ”, 2012, 18 января <http://blog.thankyou.ru> .

“...Поскольку материальный носитель надежней виртуального, иссякающего, когда у вас в доме по каким-то причинам вышибает пробки и нечем перезарядить читалку. К тому же из-за очень быстрого развития электронной отрасли носители — и коды — постоянно меняются, и каждый из них является очень короткоживущим, из-за чего требуется постоянная перекодировка, переписка уже имеющейся информации — при этом неизбежны ошибки, потери и искажения, как при любом процессе такого рода. Одно время все выбрасывали энциклопедии, заменяя их компакт-дисками (срок жизни которых, кстати, не слишком известен). Кому сейчас нужны эти компакт-диски, когда все умещается на флэшке? И так далее. В такой ситуации удобно иметь эталонный, материальный носитель: в библиотеках, хранилищах или просто у себя дома. Потому я, человек Интернета, не очень доверяю цифре и предпочитаю все любимые — и просто „важные” — книги иметь в бумажной версии. Если взять любой мало-мальски серьезный катаклизм, то для цифровой цивилизации он будет губителен, для материальной, аналоговой — нет”.

 

Ирина Головачева. Опасные связи: человек и монстр в современной массовой литературе. — “Неприкосновенный запас”, 2012, № 6 (86) <http://magazines.russ.ru/nz> .

“Образы техники или персонажей из числа нежити создаются не потому, что они интересны сами по себе, а затем, чтобы расширить или обновить антропологическую систему координат. Более того, монструозный дискурс современной литературы завершает длинный процесс слияния с Другим . Монстр так близко подобрался к человеку, что практически слился с ним. Абсолютное другое, каковым еще относительно недавно был монстр, хоть и воспринимается по-прежнему как иное, но радикальность противопоставления своего и чужого исчезает, как мы покажем на некоторых ярких литературных примерах, культурное влияние которых — ввиду их „масскультурности” — колоссально”.