— Вестимо дело, — хмыкает Галя, — мужик, он и есть мужик. Получил свое, вырвал у женщины сердце из груди — и был таков. Бабы дуры.
— Тут и весть пришла долгожданная: возвращается русская рать из похода с победой. Открыла Вера свою тайну сестре, та говорит: “Голубушка, сестрица дорогая, не убивайся так, не надрывай мне душу... Будем вмести молиться. Что ж? Авось, погневается твой боярин, потужит, погрозится да и простит — признает дочь за свою”. — “Нет, говорит Вера, — не простит. Да и не надо мне его прощенья. Не смогу я теперь быть ему прежней женой, лучше мне умереть, чем терпеть ласки немилого”.
Ну вот, вернулось войско, вошел Иван Семенович со своими людьми в дом, увидел у жены на руках младенца, побледнел и спрашивает: “Чей ребенок?” А Надежда — прежде чем Вера опомнилась — бух на колени: “Мой!”
— Надо же… — говорит Елизавета. — Решила, значит, спасти сестру…
— Точно, она незамужняя, ее грех меньше, — размышляет Ольга Фоминична.
— “Мой! — воскликнула, — и царя Ивана!”
— Царя Ивана? — выдыхает Зина с восхищением и ужасом. — Так это сам царь к Вере ходил?
— Да, сам царь Иван Васильевич. Представляете? Допустим, у вас в Урзуфе муж вернулся с фронта, а в доме младенец. Тут и соседей никаких не требуется, и так все ясно. “Чей, — спрашивает, — ребенок?” — А жена ему… Или сестра жены, не важно: “Мой и товарища Сталина!”
— Ну ты и сказанула!.. — поражается Галина.
— Так это одно и то же, — объясняю я. — Царь Иван Грозный тогда — это как сегодня товарищ Сталин.
— То тогда, а то теперь, — сомневается Галя. — Есть разница…
— А что? — вздыхает Ольга Фоминична. — Товарищ Сталин тоже небось молодой был. Своего не упускал. Нам про это не скажут.
— Да, это уж такое дело… — размышляет Елизавета. — Если, однако же, товарища Сталина дочь, тут другой оборот… Тут и самый ревнивый призадумается.
— Царю вряд ли какая откажет, — усмехается Галя. — Где, говоришь, случилось? В Пскове?
— Погадай, Катерина, что ли, — зевает Галина после обхода врача.
— Да ведь вчера гадала, — напоминает Катя.
— Вчера ты на меня гадала, а сегодня на него погадай.
— На кого — на него?
— На бубнового короля.
— Бубновых королей много. Имя надо знать.
— Ну вот еще! Придумаешь… Имя ей открой!..
— Без имени карты не показывают.
— Не показывают! — не верит Галина. — Как знаешь… Не хочешь — не надо. А мне вот что интересно: почему это у вас, у греков, имена русские? Вон татары в Крыму жили, так у них имена были: Айша, Камиля, Ибрагим, Ахмет, Джамиль… А у вас русские.
— Христианские имена, — откликается неохотно Зинаида. — Они для всех одни.
— Это не у греков русские имена, — пытаюсь я восстановить историческую справедливость, — а у русских греческие. Греки древнее русских. Киевская Русь крестилась в тысячном году и вместе с новой верой приняла и новые имена.
— А какие ж были старые? — спрашивает Галина.
— Старые? Как правило, имеющие какой-то смысл: Владимир, Святослав, Мстислав, Любава… Третьяк, Беляк. Были еще те, которые пришли от варягов: Ольга, Олег, Игорь, Глеб.
— Все-то ты знаешь, — хмурится Галя.
— Не все, но кое-что знаю.
— Вестимо дело — книжки читаешь, — фыркает она и принимается подбивать кулаком подушку.
Да, книжки читаю, еще папа о многом рассказывает. Но об этом ей не обязательно знать.
— А я вот на Свету и погадаю, — решает Катя. — Она у нас дама червей…
— Дама-мадама! — ехидничает Галя. — Не доросла еще до дамы...
— Что было, что будет, чем сердце успокоится… — приговаривает Катя, выкладывая карты. — Сперва — что было. А ты скажешь, правда ли, нет ли… Одна дочка ты у родителей, ни сестер, ни братьев не имеется. Терпеть тебе немало пришлось от злых, завистливых людей… А характер у тебя огневой, властный… Хотела ты бежать ото всех, да не вышло…