Моя любимая первая парта у окна свободна. Можно догадаться, что пары у меня не будет, — Ика предусмотрительно уселась с Наташей Горбатовой. Алла, как обычно, сидит с Инессой, Нина Бирюкова с Ирой Михайловой. Лида Адарычева стоит у стены и молчит. На меня не смотрит.
Хоть бы уже появилась Ирина Михайловна, наша математичка. Первый урок — геометрия.
Ира Казанская встает вдруг со своего места перед учительским столом и делает шаг по направлению ко мне.
— Можно, я сяду с тобой?
— Конечно, о чем ты спрашиваешь…
Ира перетаскивает свои учебники и тетради на мою парту и говорит:
— Синус и косинус — это еще ничего, а тангенс и котангенс мне в жизни не понять.
— Не переживай, — говорю я, — осилим.
Зачем ей тангенс и котангенс? Тут и синус с косинусом мало кто может одолеть. Кому они вообще нужны…
Легкий шумок прокатывается по классу, недоуменные перешептывания.
Ира действительно добрая девочка.
Классы перетасовали, как колоду карт. Не только из-за отсеявшихся двоечников из “Г”, еще из-за того, что решили сэкономить на уроках немецкого. Всех “немцев” собрали в один класс — пострадали заработки преподавателя немецкого, а также идея совместного обучения. Девочек, изучавших немецкий, не нашлось. Правда, из других районов или городов к нам переехали пять мальчиков, которые учили английский, но они держатся кучкой и с нами почти не разговаривают — наверно, чувствуют себя не слишком уютно среди такого количества девчонок.
В целом я приветствую решение дирекции — не придется постоянно любоваться рожей Витьки Осипова.
У нас два новых предмета: логика и астрономия.
— Зенон Элейский, — говорит Эдуард Львович, преподаватель логики, высокий стройный блондин лет сорока пяти, — желая доказать, что признание реальности множественности и движения ведет к логическим противоречиям, сформулировал ряд так называемых апорий — неразрешимых положений…
Зенон Элейский и реальность множественности тут вряд ли кого интересуют, зато почти весь класс моментально влюбился в нового учителя. Красавец, не сравнить ни с Иваном Федоровичем, ни даже с Михал Андреичем. Держится как киноартист, за учительский стол никогда не садится, поглядывает на нас снисходительно, голоса не повышает… Ах, нелегко, нелегко будет заслужить его внимание.
Про апории Зенона Элейского я знаю от папы. Как бы быстро ни бежал Ахилл, он никогда не догонит черепаху, потому что… Потому что кроме реального мира есть еще иной, воображаемый, существующий только в головах философов и ученых. И как ни странно, именно этот воображаемый, ни в чем материальном не воплощенный мир позволяет им делать великие открытия и создавать атомные бомбы. А обыкновенные люди не задумываются о таких глупостях и при каждой вспышке панических слухов о близящейся войне выстраиваются в очереди за мылом и спичками. Мыслителей мало, а мерзнущих в очередях много. Быстроногий Ахилл никогда не догонит черепаху.
Преподаватель астрономии — человек пожилой, с костлявым испитым лицом, рослый, но тощий и сутулый, одетый чистенько, но бедно.
— Итак, познакомимся, — произносит он сухим надтреснутым голосом. — Адарычева Лидия…
Лида встает из-за парты, астроном несколько секунд разглядывает ее.
— Садитесь. Бирюкова Нина… (Разглядывает.) Садитесь. Вольфсон Алла… Садитесь.
— А вас-то как звать? — раздается с задней парты.
Делает вид, что не слышит.
— Горбатова Наталия… Садитесь. Евстигнеева Инесса…
— Сперва скажите, как вас звать, — требуют из класса.
— Как меня звать, я вам сперва не скажу, — передразнивает наглеца возмущенный астроном, — сперва я зачитаю список учащихся.
— Индюк! — определяет Серега Мухин.
По классу прокатывается радостный смешок.
— Михайлова Ирина… Малинин Илья…
— Учащиеся желают узнать ваше имя-отчество! — не успокаиваются мальчишки.
— Рыжикова Ольга, — продолжает астроном угрюмо.
— Не станем отвечать, пока не скажете! — веселится класс. — Сперва надо самому назваться!
— Ваша наглость не заставит меня изменить моим правилам, — предупреждает астроном.