Автобиография писалась пятнадцать лет. И одно это позволяет отнестись к ней как к цельному и выверенному тексту. Главное достоинство состоит в том, что, сохраняя безусловную пристойность сюжета, изъясняясь изысканно и сдержанно, писательница между тем приковывает внимание читателя, удерживая его в напряжении на протяжении всей книги. Счастливое детство, взросление, помолвка, две войны, бросивший муж, новая любовь, археологические раскопки в Ираке — жизнь мировой знаменитости вполне соответствует канонам нормальной, можно сказать, эталонной жизни. Эта жизнь всегда была пропитана жаждой человеческой справедливости, об этом детективы Агаты Кристи, и в этом секрет их успеха.
Но “леденящие душу” произведения не могли не сказаться на авторе. Зловещая эстетика подчас дает о себе знать, чуть оттесняя в сторону чопорность и благонравие. “Я всегда обожала эскимо. Однажды для дорогой старушки мамы будет приготовлено изысканное холодное блюдо, она уйдет по ледяной дороге — и больше не вернется... ”
На множестве фотографий у писательницы невеселые, отстраненно-задумчивые глаза. Эта туманная отстраненность англичанки присутствует во всей книге. Автор-героиня умеет держать дистанцию между собой и читателем, между собой и другими персонажами. Ее жизнерадостность подразумевает отточенное здравомыслие и даже добропорядочный расчет, близкий к смирению.
Агата Кристи приводит диалог с неким полковником о своем покойном брате:
“— Да, он умер несколько лет назад.
— Жаль. Считаете, жизнь его не удалась?
— Откуда мне знать?!
Действительно, кто знает, где проходит граница между неудавшейся жизнью и счастливой?” — спрашивает она.
Агата Кристи, благодарная и рассудительная...
Сергей ШАРГУНОВ.
Лики и личины
ЛИКИ И ЛИЧИНЫ
The Russian Century. A Photographic History of Russia’s 100 Years. Brian Moynahan. Foreword by Yevgeny Yevtushenko. L., Barnes and Noble, Inc., 1999, 520 p.
Все-таки писатель в России — не последний человек. Возьмешь в руки книгу классика — и обязательно наткнешься на что-нибудь глубокое. Скажем: лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье. А расстояние — в прямом смысле слова эпохальное. Эпоха-то и пройдена. Век прожит. Как мы его ухитрились прожить — и пережить все, что с нами было, — одному Богу понятно. Нам же хотя бы собрать эти впечатления воедино, в книжечку какую-нибудь, да все недосуг.
Нам недосуг — а другие оглянулись. На большом расстоянии от России, в Соединенных Штатах Америки, в обычном книжном магазине я увидела наконец “Русский век. История России за сто лет в фотографиях”. Альбом — огромнейший, более трехсот фотографий из государственных и частных коллекций, многие из них вообще раньше не публиковались. Фотоисследователи Аннабел Мералло и Сара Джексон собирали альбом целый год (с 1992-го по 1993-й), сопроводительный текст писал Брайан Мойнахен, известный историк, предисловие — Евгений Евтушенко, собирался альбом в Лондоне, печатался в Италии, одним словом, эпохальное издание. И я присела его полистать.
“Земля Романовых” простерлась предо мной. И я увидела: экзотические темные лица народов окраин, темные лица бурлаков и “бурлачек”, не менее темные лица рабочих в очень грязной рабочей столовой, черные, что понятно, рясы монахов; увидела безногих и бездорожье, голодающих и страждущих. Увидела и более занимательные вещи: скажем, на развороте справа — фотография этой самой грязной рабочей столовки, а слева — угадайте — дворянский бал в Санкт-Петербурге... В детстве подобные развороты я разглядывала в советских учебниках по истории: они весьма красноречиво доказывали “необходимость революции в одной, отдельно взятой стране” России. А вот приведенная создателями альбома цитатка из Троцкого — описание нищей сибирской деревни — мне была незнакома, меня учили по цитатам его соратника — Ленина (тоже гремевшего об “обнищании”, чтобы потом хладнокровно ввергнуть те же деревни в ад революции, Гражданской войны и окончательной социалистической разрухи). За фотографией толстых купцов у самовара шли очередные бурлаки (точнее — сидели у костра перед пустым котелком, — понятное дело, кому самовар с сушками да икрой, а кому — пустая водица). Впрочем, в главе первой на десяток фотографий нищих и обездоленных в “земле Романовых” пришлась пара снимков россиян благополучных — были и такие, оказывается: на одном — те самые купцы, на втором — девицы из Смольного, с комментарием о кровавом значении сего дворца в российской жизни. Пролитая семьей Романовых российская кровушка (включая кровь российских оленей, у трупов которых стоит царь-убивец-охотник Николай II) разлилась по главе бурным потоком.