Я предсказывал все это вам заране,
но уж слишком хотелось вам роз и терний.
Возражаете? Что ж, я вас понимаю —
то да се, а главное, годы минут,
эту смятую рукопись вынимаю,
только пусть сациви нам отодвинут.
Вот она — напечатана больше тыщи
в антологиях, сборниках, на листовках,
так раскройте еще раз свои глазищи,
а потом разбегайтесь в своих кроссовках.
Вот и рифмы: “самоубийство — витийство”,
лишь потом поставлено “византийство”.
Уж как вы ни говорили цветисто,
получилось все-таки неказисто.
Но куда уж мне заколачивать уши,
да и дух-то ныне совсем свободный.
Так давайте крикнем: “Спасите души”,
наши души от вашей муры загробной.
Возвращайтесь, Дима и Ося, тоже,
мы вас встретим с Толей, хоть мы чужие.
Неужели все это было, Боже,
в Комарово ездили и дружили
и питались чаем в известной “будке”,
за грибами шастали и за водкой.
Кто виновен — давно умывает руки,
это он и стреляет прямой наводкой.
Вот оно — проклятое это око,
что примкнуло к снайперскому прицелу,
и теперь от запада до востока
все направо пристреляно и налево.
И когда ты маешься в паутине,
и когда совмещается перекрестье,
получает за голову по полтине
этот снайпер, чье имя мне неизвестно.
Нажимает курок — и давай в “Науке”
издавай прованские переводы,
нажимает снова — и в Милуоки
едешь в старом “форде”, как царь природы.
А потом он долго в пространство целит
и сбивает шапочку академий
и затем затвором бряцает перед
самым точным из снайперских нападений.
И лежу я, уткнувшись щекою в лужу
на Воровского, около ЦэДээЛа —
и тогда кладет он в загашник душу
и цедит сквозь зубы: “Вот это дело”.
Ну и ладно. Хоть там наконец сойдемся —
на пустой платформе чужого света —
и отстукаем в бывший мирок содомский
телеграмму имени Ленсовета.
22 октября 1984.
Неадекватен. За кого проголосует маленький человек
Маканин Владимир Семенович родился в 1937 году в Орске Оренбургской обл. Окончил МГУ. Живет в Москве. Постоянный автор “Нового мира”.
Из книги “Высокая-высокая луна”. (См. также: “Однодневная война” — “Новый мир”, 2001, № 10.)
Человек думает и рассказывает
о красоте. В конце-то концов!..
П. Валери.
Одежда его вечерами проста и всегдашня — темно-серый пиджак, темные брюки. Также темная беретка, придающая ему знаковую интеллигентность: он лишь слегка надвигает беретку на высокий лоб. Туфли как туфли, неприметные. В целом же — все для ночи, невидный, неброский. (Но в этом нет умысла. Так получилось. Другой одежонки просто нет.) В лунную ночь старикан Алабин собирается бродить по дачному поселку. (А лучше б спал!) Движущийся по дороге, он в профиль кажется вырезанным из черной бумаги.
Светлое пятно в нем тоже есть: в разлете пиджака белая рубашка. С старомодными уголками воротника — пристегнутыми на пуговички. Рубашкой он гордится, чистая, белая, — у него их две! Они надежно сменяют друг друга. Стирает их он сам. Одинокий.
Сняв с плечиков, надел рубашку. Брюки. Пиджачок...
— Мой вечерний костюм, а? — говорит старикан Алабин сам себе, по привычке всех одиноких. (И многих неодиноких.)
Он как бы посмеивается, однако же вдруг очень уважительно проводит по плечам и полам пиджака влажной тряпицей. Моль — известный недруг одиноких стариканов.
Пиджачок... теперь беретка... Он готов!
В окно (погасил свет) ударила сиянием ночная луна — старику кажется, что она его поторапливает.
— Да, да! — говорит он ей по-приятельски. — Уже иду.
Натягивая еще раз, поудачнее (да, да, покрасивше!) беретку на лоб, старикан выходит из своей скромной дачной пристройки в полную тьму.
Дачный поселок спит.