Я на хутор приехал, приятелю рассказал о пожилых физкультурниках. И он всякое утро, управляясь по хозяйству, сообщал весело на весь двор:
— Выпускаем кур! Набираем зерна, насыпаем в кормушки! Зобайте! Воды набираем и наливаем! Это считается сгиб-разгиб, поворот налево-направо. Для поясницы полезно.
Стая пестрых кур высыпает на выгульный баз, петух, тяжело хлопая крыльями, взлетает на плетень, кукарекает.
— Выпускаем уток... Насыпаем зерна... Принесем скотине воды! Нажрались, на питье потянуло. А ну, Марта, шевелись! Беляна, пошла... Гришка, чего потягаешься? Геть рысью! Прогоним их в стадо. Это считается пробежка.
Две коровы, бык Гришка, две телки, не торопясь, шагают к выгону, чтобы отправиться вместе с другими на долгий дневной попас.
— Катяши убирать! — вернувшись с выгона, сообщал мой приятель. — Корыто — транспорт, лопата — инструмент. Ноги на ширине плеч, накладываем и везем. Иначе за неделю в навозе потонем. У курочек тоже надо прибраться... Теперь кобеля накормить. Вот и все дела. Утренняя зарядка закончена! Можно завтракать. И — гуляй, Вася!
Разговор про “физкультуру” был прошлой осенью. Приятелю моему он помнится и ныне, добавляя аргументы в вечном споре с женой.
— Для здоровья... В городе от врачей не вылезают. В поликлинике народу — не пропихнешься, один на одном. А мы?
— А мы бы и рады к врачу, да где его взять.
— Для какого интересу?
— Для простого. У меня ноги болят. С утра до ночи топ да топ. Вареники со сметанкой... — передразнивает она мужа. — Любишь, коток?
— Люблю, грешный... — нутром ворчит мой приятель. — В каймаке слаже.
— А каймак с возу не падает. Коров надо два раза доить всякий день, да процедить молоко, да перепустить, перетопить, откинуть, заквасить, то в тепло, то на холод. Не захочешь и вареничков. А у тебя все легочко и скоро...
Спор этот — нескончаемый. Хуторское подворье — не скамейка возле городского подъезда. И потому: “Гуляй, Вася!” — это для красного словца. Хватает забот.
С недавних пор в летней кухне, на стенке, мой товарищ вывешивает листок бумаги: “Чтобы не забыть... Склероз...” Там — список дел, не терпящих отлагательства. Каждое утро хозяин трудится над листком, морща лоб. Что-то вычеркивает, исполненное, что-то дописывает. Ныне там значится: 1. Согнать самогон. 2. Отремонтировать “запаску”. 3. Нарезать сибирьковых веников для двора и березовых для бани. 4. Продолжить строительство лодки. 5. Делать завалину у курника. 6. Копать яму под туалет. 7. Подготовить рубильник на столб. 8. Подготовить гумно...
Всего в списке на сегодняшний день значатся двадцать три пункта. И все — важные.
Без “запаски” на машине далеко не уедешь. Риск. И лодка нужна деревянная, с “алюминьки” неловко ставить сети, и парусит она при ветре. Веники — самая пора нарезать, Троица позади. И самогон... Брага поспела. Мой товарищ — не пьяница. Просто на хуторах водку давно отставили. Она — дорогая. Пользуются самогоном. Покупают. Но лучше, конечно, свой. Поставил бражку, отыграла. Перегоняй. Без бутылки в запасе никак нельзя. Тот же — Чоков. Дрова привезти, сено, солому. Денег не возьмет. Свои люди. А на стол выставить — это закон. Так что без самогона не обойтись. Надо гнать. И кирпичная завалинка нужна. И электрический рубильник — на столб, чтобы подключать пилу-циркулярку. А прошлогоднее сено давно пора в сторону сдвинуть, готовя место под нынешнее. Уже косят... Словом, все пункты надо выполнять и новые туда просятся всякий день. А еще, кажеденное: скотина, птица, огород, картофельник, плодовый сад — хуторская жизнь, в которой день начинается на белой заре, а завтрак обычно поздний, когда утренние дела переделаны. Солнце уже высоко. Но в тени раскидистого клена еще держится холодок. На столе шкварчит сковородка с яишенкой, рассыпчатый творог желтеет, банка с молоком квашеным запотела, в густую сметану ложку не воткнешь.
— А может, вчерашнюю рыбу?.. — предлагает Валентина. — И каша есть, молочная. Сливки принесть к чаю?
— Принесть, — коротко отвечает супруг ее.
Время завтрака. На хуторе — тихо.
— Кресна! Кресненька! — Не вошла, а влетела во двор голенастая невеликая девчонка. — Баба Ксеня вашу Пальму хотит удавить! Говорит, зови Федю-Суслика, нехай он ее удавит!
— Чем она провинилась, Пальма? — недоуменно спросила Валентина.