Олег Ермаков. Свирель Вселенной. СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2001, 192 стр.
Олег Ермаков — настоящий медлительный прозаик, долго и много переделывающий свои книги. С самых первых своих афганских рассказов он настойчиво пишет об одном и том же — о противоестественности войны, насилия и унижения, о необходимости и недостижимости счастья и свободы. На фоне нынешней стилистической разухабистости и повсеместного бряцания оружием новый роман Ермакова поражает отважным традиционализмом и бескомпромиссным пацифизмом. В «Свирели Вселенной» дезертирство не уничтожает человеческое в человеке, но очеловечивает окружающий человека мир. «Тут к нему прилетела сова. Он услышал мягкий шум, поднял голову. Она сидела поблизости на ветке и в упор глядела на него. Бесцеремонно, по-хозяйски. Наглядевшись вдоволь, сова принялась озирать лагерь, вещи, палатку; она медленно поворачивала круглую лохматую голову и вперяла взгляд в ту или иную вещь. Вообще совы осторожные птицы, и поведение этой Меньшикова озадачило. Он даже не удержался и что-то сказал ей, когда она воззрилась на него. Сова выслушала». Человек, способный «поговорить» с совой или… с медведем (есть и такой эпизод в романе), разве не способен действием, бездействием, словом или молчанием «разговорить» армейского хулигана или армейское начальство? Это — одна из самых красивых, человечных и руссоистских книг среди появившихся в последнее время.
Аннет Вивьерка. Как я объяснила моей дочери, что такое Освенцим. Перевод с французского А. Миролюбовой. СПб., «Лимбус-Пресс», 2001, 80 стр.
Объяснить такого рода вещи и очень трудно, и очень легко. Перечислить и пересказать факты — это одно; несколько другое — объяснение и понимание готовности людей ко злу. Здесь начинается область того естественного лицемерия, без которого немыслима (по-моему) современная культура. Книга составлена из вопросов дочери-подростка, обращенных к матери, историку по образованию. Пафос всех вопросов: «Как могли люди опуститься до такого зверства?» В этом пафосе — некая (как ни страшно это написать) тактическая уловка: коль скоро подросток не может понять готовности уничтожать людей просто за то, что они — другие, то Освенцим и другие человекоубийственные факты XX века — катастрофические выбросы истории. Они — уникальны, они — исключения из правил. Однако чем дальше, тем больше удивление перед массовым зверством уходит в прошлое. Современный подросток вполне может понять и ненависть к другому — просто из-за того, что он другой, — и крайние формы проявления этой ненависти. Современность дает достаточно материала для понимания того, как тонок слой человечности в человеке. Поэтому я соглашаюсь с тактикой Аннет Вивьерки: писать о торжестве зла так, словно кто-то изумляется, словно кто-то не может поверить в возможность его будничной, педантичной, обыденной победы.
Максим Русси. Кровь на яблоке. Роман. Перевод с французского И. Панкратова. СПб., «Лимбус-Пресс», 2001, 200 стр.
Говорят, канадцу Максиму Русси — двадцать три года. В аннотации к его роману пишут, что он — круче Сорокина. У российских собственная гордость, но истина дороже. Максим Русси не круче Сорокина, а гаже. Монолог полубезумной пятнадцатилетней нимфоманки, готовящейся покончить с собой, сработан грамотно и безжалостно. Я даже не решусь написать, хорошая это или плохая книга. Она — чудовищная. Ненависть к человеческой плоти, к плотскому в человеке такова, что я начинаю сомневаться в молодости автора. Это писал много поживший жено- и человеконенавистник. Впрочем, всякий талант неизъясним. Талант не любви к человеку, видно, тоже способен на многое.
Александр Преображенский. Печать Сатаны. Роман. СПб., «Лимбус-Пресс», 2001, 262 стр.
Вот книга, которую не мешает прочесть всякому, кто заинтересуется фобиями и комплексами, из коих может произрасти победа зла. Некий англичанин, ненавистник России, похищает наших людей, вживляет им в мозг микрочипы, отшибает память, зомбирует и превращает в рабов на своем водочном заводе. Катастрофа неминуема: одна часть русского населения сопьется, другая — свихнется и загнется на непосильной работе по производству водочной отравы, но доблестные органы и самоотверженная любовь женщины по имени Маргарита («тридцать два года, ножка маленькая, подъем изящный, ягодицы тоже безукоризненные, довольно упругие, сорок четвертого размера») спасают Россию вообще и гениального скрипача в частности от дьявола в образе человека по прозванию «мистер Ричард».