Повествовательница “ни на чьей” стороне. Как бы ни был ей симпатичен — по контрасту известно с чем — Ниязбек и весь традиционный горский уклад с рудиментами племенного кодекса чести и исламского благочестия, она впрямую говорит, что эта альтернатива еще хуже, чем порочно-административная. Ибо примириться с отданием целого анклава под власть шариата тоже невозможно, а именно это несут с собой такие, как Ниязбек. Политическая трагедия не имеет катарсиса, но зато представлена с максимальной, как мне показалось, честностью. Правда, что касается денежного измерения, уж очень лихие суммы — десятки, сотни миллионов долларов — перепархивают, как всегда у Латыниной, из мошны в мошну. Я почему-то подозреваю, что подкупить или “заказать” в реальной жизни можно с большей экономией…
±1
Елена Чудинова. Мечеть Парижской Богоматери. [Роман]. М., “Яуза”; “Эксмо”; “Лепта”, 2005, 527 стр. (“Войны будущего”).
Об этой книге я слышала только плохое (не считая таких предопределенных отзывов, как из уст Михаила Леонтьева). Но меня она, несмотря на самые справедливые поводы для раздражения, глубоко взволновала. Антиутопия, политический памфлет… Не в этом дело.
Предвари ее “карикатурный скандал”, она, возможно, вообще не увидела бы света. Костяк сюжета уже неоднократно пересказывался в печати: 2048 год; Европа, по ходу апостасии западной “христианской” цивилизации постепенно превратившаяся в “Еврабию”; оттеснение христиан в гетто, в нишу бедности и бесправия, массовое их отступничество в ислам — с обретением соответствующих преференций. Ну а Нотр-Дам (действие происходит в Париже) обращен в мечеть Аль-Франкони, как это уже однажды в истории произошло с константинопольской св. Софией.
Тут не удержусь от выписки из о. Сергия Булгакова, опубликовавшего в 1923 году очерк о посещении Айя-Софии: “Ныне здесь молятся Аллаху, святыни отняты от Христа и отданы лжепророку <…> Однако здесь молятся Богу, и молятся достойно, и достойнее, может быть, тех, кому принадлежал бы ныне Храм… Бог сдвинул светильник [Откр. 21: 10 — 22] и отдал Храм чужому народу <…> Но они явились благоговейными „местоблюстителями”. И их молитва, их благочестие производят чарующее, примиряющее впечатление <…> И невольно подумалось: очевидно, они достойнее нас, тех, которые так шумно собирались еще недавно „воздвигать крест на св. Софии”, чтобы в ней бесчинствовать безвкусием своим и рабством своим…” Я побывала в Софийском храме-мечети в начале 90-х, и мне было там очень грустно, без всякого “примиряющего впечатления”. Может быть, современный мировой расклад так дезавуирует впечатление Булгакова. Но я понимаю о. Сергия, когда он уходит душой от негодования против завоевателей к скорби о недостоинстве своих единоверцев и России, которую он потерял. Это христианское движение души: вера в то, что “прещение” Господне — всегда “належащее и праведное”, и надежда на отмену его через покаяние.
Книга Елены Чудиновой демонстрирует сразу и всю фальшь “благородной” ненависти, и всю притягательность любви. По уровню исполнения это средняя, вполне заурядная беллетристика, но неподдельные чувства автора, каковы бы они ни были, заражают и заставляют от “уровня” отвлечься. По ходу сюжета в Париже действуют новые сопротивленцы-макисары, отстреливающие “шишек” из стана поработителей, а потом штурмующие Аль-Франкони, чтобы восстановить там хоть на час католическое богослужение, а потом взорвать Нотр-Дам — так не доставайся же ты никому! (Впрочем, у автора хватило такта не изображать сам момент подрыва.) Одновременно акция эта служит прикрытием для предотвращения резни в христианском гетто.
Так вот, мусульманские персонажи изображены примерно так, как геббельсовская пресса рисовала евреев: все они лопаются от богатства, бессильно-похотливы, трусливы и садистски жестоки; женщины их изнеженны, ленивы и упакованы не в одни хиджабы, а и в отвратительно густые слои макияжа; “врагов” из этого стана убивают пачками, как в какой-нибудь стрелялке, и читателя при этом нудят испытывать чувство глубокого удовлетворения. Но так — не сплошь. Любовь Чудиновой к Парижу, чью пленительную панораму она выучила назубок, к истории средневековой Франции, к ее святыням, к католической церковной традиции и чину (как редко это встретишь у наших кичливых православных), к высоте религиозного подвига — любовь эта ближе к финалу стала для меня перевешивать все неприемлемое и картонно-агитационное. (Правда, Чудинова истинными католиками считает лишь последователей кардинала Лефевра, раскольников, отвергнувших решения Второго Ватиканского собора, — впадая при этом в “трехъязычную ересь” и оплакивая отмененную латинскую мессу; а за капитуляцию перед исламистами винит тех, кого презрительно называет “неокатоликами”, — но это всего лишь детали, хоть и не вызывающие у меня согласия.)