Марфа колебалась, но я был твёрд, помянул всю нашу жизнь, наше обещание и сказал:
— Никакого послабления не будет. Ежлив жить вместе, то собирайся, будем всё продавать и уезжать в Бразилию, а нет — давай разводну и детей. Но знай, что останешься — сладко тебе не будет, тёща и до тебя доберётся.
Она плакала, боялась меня потерять и боялась мать, тогда я решил собрать собор. На соборе вся братия заступились за нас: оне всё видели, как мы жили. Я возмутился и всё тёще высказал, и тестю досталось:
— Как так, ты родитель и всё помалкиваешь, как будто тебе не нужно! Твоя жена везде лезет, всё ей нужно, тебя запрягла-обуздала и едет, как на ишаке, а ты везёшь. Или у вас всё заодно?
Тесть на все упрёки отвечал:
— Я ничего не знал, почему мне не сообчил?
Но тут братия вмешалась:
— Как так? Вся деревня знала, а ты не знал? Ето лукавство.
Но тесть стоял на своём. Подошло к тому, что мы свободны, но за то, что я кушал с миром, заставили сходить на покаяние, а то принимать в братию не будут. Я без возражение согласился, а тесть сказал:
— Проститься мы простимся дома, ето дело семейно, приходите вечером, и там простимся.
Мы обрадовались: ну, слава Богу. Вечером приходим к ним, я почувствовал что-то не то. И как тёща взялась кричать, и тесть туда же:
— Как ты посмел при всех людей так обличать!
— Да уже было невозможно.
И тут тёща подлетает со скалкой и кричит:
— Я тебе чичас покажу мартюшевску породу!
Я напрягся и говорю:
— Ну, задень, и я покажу свою породу.
Чуть-чуть не схватились, тесть видит, что дело кончится собором, а ето для них невыгодно, крикнул на тёщу:
— Прекрати!
Всё, затихла. Ишо маленькя пошумели, но пошло ко смирению. Тесть с тёщай не пускали нас уезжать, но я стоял на своём:
— Об етим думать надо было раньше.
После того тестя не видел больше откровенным со мной.
У Марки Чупрова случается несчастья: жена Графира Филатовна при родах умирает. Стала рождать, позвали Марину Берестову, но она не шла, потому что Графиру отбил Марка у Фёдора Ивановича и оне за ето злились, поетому она не шла. Когда подошло сурьёзное время, она пришла, но уже было поздно. Ребёнок задохнулся и помер, а Графира Филатовна с крови сошла [77] и умерла. Ой как Марка слезами уливался! Было жалко.
А Марина Марке отомстила за всё. У них был сын Поликарп, было ему четырнадцать лет. По рассказам, очень хороший парень, деловой, оне его любили. Однажды друзья пошли на охоту, все подростки: Чупровы, Берестовы, Черемновы. Марка Иванович заряжал дробовик, и нечайно получился выстрел, попало Поликарпу прямо в живот. Он с крови сошёл и помер. В полиции всё обошлось хорошо, потому что нихто не заявлял, и старообрядцы славились порядошными людьми. Через некоторо время Марка взял у Берестовых дочь Вассу Ивановну.
Приезжает с Аляске тёща Зыкова Филата. Мы в ето время продавали землю и дом, знали, что землю окроме Зыковых нихто не купит. И вот приходют Анна с матерью покупать землю и дом, так как в деревне нихто не купют, окроме своих, да и не допустют не своих. Пришлось всё продавать за бесценок: мы просили за 37 гектар и дом 6000 долларов, но нам дали 4000, порядились — никакой добавки, пришлось отдать. Но странно, когда продавали дом и землю, Аннина мать спросила: «Дом продаёте навсегда?» Я думаю: «Что же за вопрос, конечно навсегда!» Но вопрос поступил трижды, и трижды был ответ: навсегда. Что бы ето значило?
Мы продали всё и с 5000 долларами отправились в Бразилию.
sub 19 /sub
В Паране в деревне стретились с дядя Маркой Килиным, он приезжал на своёй машине грузовой четырёхтонке. Посовещались с ним, он нам посоветовал: «Здесь всё дешевле, и я еду простой [78] ». Мы взяли ледник [79] и разный мебель, загрузили на машину, а сами отправились на автобусе.
Приезжаем в Мато Гроссо, в деревню Масапе. Возле Николая Чупрова стоял моего друга Максима Поликарповича (он уехал в Боливию) дом пустой, заведовал ём дядя Василий Килин, мы его попросили пожить, он разрешил, и мы устроились в нём жить. Суседи нам стали справа Мурачев Селивёрст Степанович, слева — Николай Семёнович Чупров. Поискал и работу. Все хозяева договор делают с рабочими после урожаю.
Не пришлось рыться [80] , а устроились у Берестова Николая Даниловича, у него посеяно 300 гектар бобов, пять рабочих-бразильян, зарплата не очень — 25 000 крузейров, и инфляция. Нам тут пришлось трудно, с куска на кусок перебивались, но жили. Работа чижёла, денег никуда не хватат, но добры люди помогали: хто молочкя, хто зерна, хто мяса. Марфа давай корить, что уехали с Уругваю, я не слушал, старался работать, а в свободно время учился грамоте духовной. Старики мня поддорживали, за мало время научился читать паремии, Апостол, Евангелие, Поучение, екса-псалмы, Псалтырь, к пению тоже подтянулся, стал хорошо петь и читать. Дед Данила Берестов всегда разъяснял, как читать, кака прогласица, открытым ртом, громко, чтобы все слыхали, развязно по точкям и запятым — всегда следил и подсказывал.