Захожу. Он завёл к себе в комнату, посадил и говорит:
— Данила, мне тебя жалко, живёшь безродный, один, некому подучить, защитить. Послушай, вижу, хорошо работаешь, хорошо учишься, у тебя всё получается, старики тебя уважают. Брось гулянки, брось Селькю, он тебя к добру не приведёт, брось на базаре пить водку.
— Деда Данила, спаси Господи за вашу заботу. Но сам же сказал — безродный. А куды мне деваться? Я точно знаю: по вашему совету — сразу буду всем мужикам враг. А кому ето охота?
— Данила, послушай, — открывает книгу и читает мне: «До полцеркви таящихся еретиков ништоже вредит церкви, и ежлив сколь в моленне осквернил, за всех должен правило нести». Ну вот, подумай и пошшитай, за каждего на шесть недель, по сто поклонов земных, а в моленне боле сотни, и сумеешь ты за всех отмолиться? Давай, парень, подумай.
Да, я задумался.
— Ну хорошо, придётся выпить — вместе молиться не буду, но выдавать никого тоже не буду.
— Но ты становишься соучастник.
— Выходу нету, соучастник — грех, но ни за кого отвечать не буду.
— Ну смотри, подумай, ошибку не сделай.
Я поблагодарил и ушёл, и с тех пор, как где водки выпили, дома говорю: «Я не вместе» [83] . Дома проблема, но перед Богом не в ответе за людей. Интересно, как люди теряют страх Божий. Выпиваем, кушаем все вместе, приходим в моленну, все молются вместе, а я опять поганый. Старики стали меня гонять, презирать и называть пьяницай, но я знаю, что перед Богом я не лицемер и не двоедушный. Мужики вызнали, что я не предатель, и всегда со мной по-хорошему были.
Молодёжь тоже бразгалась [84] , их наказывали, а оне снова повторяли.
Черемнова Ульяна ишо с Уругвая заигрывала с одним хохлом, Бочкарёвым Антоном, и с Бразилии с нём списывались. Он обратился к Зыкову Филату, показал Ульянины письмы, тот поговорил со стариками в Бразилию в Масапе, дал ему наставленье, полный адрес и отправил в Бразилию. Бедняга на стареньким мотсыклете поехал за 4000 километров к Ульяне. Приезжает туда, приходит к Ульяне, она взадпятки — заотказывала ему. Он обратился к Ефрему Мурачеву, дал ему все письмы, тот прочитал и взялся за Ульяну. Вскоре Антона окрестили и свенчали с Ульяной. Антону было под сорок лет, а Ульяне под тридцать лет.
Черемнов Ивона Павлович младше меня на два года. В Масапе в ребятах всегда хотел быть лидером, за ето получил прозвище Префейто — глава. Старикам он не покорялся и всегда с ними спорил. Как-то раз деда Данила вынудил, и он ему сказал: «Недаром тебя и прозвали Префейтом». Старики раз пробирали его и стали ему говорить:
— Иона, зачем пьёшь пиво?
— Доктур приписал, и люди посоветовали.
Все в смех.
Как-то раз вышел на соборе и кланяется, и просит:
— Братия, помогите ради Бога долг заплатить.
Ну, хто сколь рису, сколь бобов, хто пять, хто десять мешков. Попросил Ефрема Поликарповича, чтобы на его машине загрузить и увезти в город, нас попросил, чтобы помогли загрузить зерно. Объехали, загрузили где-то под двести мешков, подъезжаем к дядя Василию Килину, Иона просит зерна, Василий отвечает:
— Иона, тебе хоть сколь — как бездонная кадочкя. Когда научишься жить, тогда приходи, а чичас нет.
Про Иону слухи таки. Все люди готовют конбайны к жнитву, а Иона ишо смазывает сеялку, хочет — спит, и никогда урожай не брал. Вскоре женится, берёт Федосью Анфимовну Ефимову, синьцзянку.
Чупров Николай Семёнович, сусед, выпиваха, как все Чупровы, ленивый и легкомысленной, но со всеми по-хорошему. Жена Наталья Даниловна Берестова, женчина умная и проворна, добрая, дети — один сын Власий и три дочери. Власий работал со мной, хороший парнишко. Но отец интересный. Оне уезжали в США, прожили там пять лет, Наталье там не понравилось, и оне вернулись. Однажды Николай поехал в город Рондонополис, куда все старообрядцы ездили. Вечером в гостинице дядя Марка с мужиками в присутствии Николая Семёновича говорит:
— А сегодня хорошую фильму пропускают [85] . Николай, пойдёшь?
— Нет, у меня глаза болят.
Отвечают:
— Как жалко, а фильма хороша.
— Говорят, глаза болят.
Но таились, потому что старики за кино ругали. Но мужики знали, что Николай не вытерьпит, пораньше ушли спать, а сами наблюдают, когда Николай выйдет. Смотрют, Николай завыглядывал, видит, что никого нету, шмыг тайком и поскорея в кино. Дядя Марка с мужиками за нём сзади, заходют в кино, видят, где Николай сидит, сяли посзади его. Когда фильма стала кончаться, оне поскорея ушли и лягли спать. Наутро собрались, дядя Марка говорит:
— Ну что, Николай, хороша была фильма?
— Я там не был. Говорил вам, глаза болят.