«Ему — ученому с мировым именем — ничего не стоило оставить „империю зла“, навсегда избавившись от пристальной гэбэшной опеки, общения с сановными хамами, доносительной и демагогической „критики“, невыносимой педагогической нагрузки и житейских невзгод. <…> Юрий Михайлович оставался в Тарту; для него это (при всех понятных оговорках) значило — в России», — пишет Андрей Немзер в статье о международном лотмановском конгрессе в Тарту («Время новостей», 2002, № 40, 7 марта).
Ср.: «Такое ощущение, что он жил в Эстонии примерно как русские эмигранты в Париже, которых мало волновали проблемы отношений Франции и Алжира. Эмиграция — особое состояние подвешенности, когда ко всему окружающему ты всегда относишься со стороны, и Лотман раз и навсегда усвоил позицию постороннего. Всему — и Эстонии, и России, и Петербургу, из которого он ушел, и Тарту, в котором оказался», — пишет Григорий Ревзин («Посторонний гений» — «Коммерсантъ», 2002, № 36, 1 марта <http://www.kommersant.ru>).
«Зара [Минц] могла без колебаний назвать меня жидом, когда я в сложном книжном обмене надул Лотманов. Это была внутренняя свобода, может быть, даже несколько нарочитое отбрасывание табу. А главное, еще раз подчеркну, Лотманы ощущали себя русскими интеллигентами», — вспоминает Б. Ф. Егоров («Юрмих и Зара» — «Звезда», Санкт-Петербург, 2002, № 2).
Ни Бог, ни царь и ни герой. Беседу вел Богдан Безпалько. — «Литературная Россия», 2002, № 10, 8 марта.
Говорит автор книги «„Вурдалак“ Тарас Шевченко» украинский журналист Олесь Бузина: «Культ Шевченко, по моему глубокому убеждению, вгоняет в украинца комплекс неполноценности».
О Польше, России и о «Новой Польше». Беседа Яна Стшалки со Станиславом Лемом. — «Новая Польша», Варшава, 2002, № 1 (27).
Говорит Станислав Лем: «Я не питал никаких иллюзий, зная, что был для тамошних [советских] читателей в каком-то смысле заменителем, „эрзацем“ тогдашних запрещенных классиков литературы ХХ века».
«Я до сих пор регулярно читаю русские журналы, особенно научные, например, „Природу“, а также „Новый мир“ и „Знамя“. <…> В русских журналах появляются писатели, фамилии которых звучат для меня так чуждо, как будто они родом откуда-то из бассейна Амазонки. Что мы знаем о литературе Огненной Земли?»
«Все самое ценное, что существует в нашей [польской] культуре, оказывается, уже давным-давно прекрасно известно в России. Вот уже 12 лет мы живем в независимом государстве, но, к сожалению, не обладаем даже одной четвертью всех этих потаенных, приглушенных, придавленных [коммунистическим] гнетом духовных богатств, которыми могут гордиться русские».
Она читала стихи деревьям. Беседовали Ольга и Марина Фигурновы. — «Время MN», 2002, № 35, 27 февраля.
О Марии Сергеевне Петровых (1908–1979) рассказывает ее дочь Арина: «Кстати, мама абсолютно не верила, что [Сергей] Эфрон был связан с НКВД. Она всегда говорила: „Они же жили в такой бедности! Ее бы не было, если бы Эфрон получал деньги от НКВД“. Тогда еще не были известны документы по делу Эфрона. А может быть, ей просто не хотелось в это поверить».
Михаил Осоргин. Что я слышал, что я видел, что я делал в течение жизни. — «Новый Журнал», Нью-Йорк, № 225 (2001 г.).
Осоргин начал диктовать свои записки летом 1918 года. «Большинство того, что я описал, передано мне моей матерью». Публикатор и место хранения автографа не указаны.
Лев Пирогов. Купание красного Тельца. — «Ex libris НГ», 2002, № 7, 28 февраля <http://exlibris.ng.ru>
«Хоть бы и серп с молотом, — все лучше, чем ножик и вилка».
Письма Георгия Адамовича А. В. Бахраху 1957–1965 гг. Публикация Веры Крейд. — «Новый Журнал», Нью-Йорк, № 225 (2001 г.).
«В жизни осталось мало хорошего, а поговорить о поэзии Пушкина и преимуществах мальчиков над девочками совсем не с кем» (из письма от 4 марта 1957 года). Письма 1940–1953 годов были напечатаны в № 216 и 217 «Нового Журнала», а письма 1954–1956 годов — в № 224.
Письма Дм. Кленовского к И. С. Топорковой. Публикация, подготовка текста, вступительная заметка и примечания И. Саруханяна. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2002, № 1.
Шестьдесят четыре письма 60 — 70-х годов эмигрантского поэта Дмитрия Иосифовича Кленовского (настоящая фамилия — Крачковский; 1892–1976). «10 дек[абря] 66 <…> Сейчас принято восторгаться советскими поэтами уже только потому, если они аполитичны, не кадят советской власти и проявляют в своих стихах элементарные, в сущности, общечеловеческие чувства. <…> Нет, по тем 6–7 образцам „лучших“ стихов, что мне прислали Вы и Струве, я составил себе о [Арсении] Тарковском самое плохое впечатление и уже поспорил на этот счет с Глебом Струве».