Евгений Терновский. Орфография как свидетель обвинения. Князь Петр Долгоруков и анонимные письма. — “Новый Журнал”, Нью-Йорк, 2005, № 238.
“Всю жизнь князя П. Долгорукова терзала страсть к сочинению анонимных писем. Об этом свидетельствуют послания, адресованные им М. С. Воронцову, П. Чаадаеву, П. Шувалову. Как отметила Анна Ахматова, в уголовном праве это именуется „единством метода” преступника и является безусловным доказательством его виновности. Из судебной практики также известно, что немотивированные преступления являются наиболее сложными для ведения следствия. <…> Девятнадцатилетний потомок одного из самых старинных русских княжеских семейств, с юности и навсегда ставший изгоем и в русской администрации, и при дворе, и в светском обществе, мстил всем, кто был „возвышен судьбой” или просто приближен ко двору, как это было с Шуваловым, с Пушкиным, князем М. С. Воронцовым или Петром Чаадаевым, не забывая при этом о своем основном сопернике, „узурпаторе” Николае I…”
Виталий Третьяков. Бесхребетная Россия. Часть вторая. Будущее Государства Российского как проблема. — “Политический класс”, 2005, № 2.
“<…> нужно решиться на совершенно революционный шаг и либо официально ввести многоженство для всех граждан России и лиц, находящихся в России на постоянном жительстве, либо (проявив определенную хитрость) фактически снять все препятствия для многоженства, обеспечив соответствующую моральную и, если надо, материальную поддержку детям, рожденным в таких браках, для чего необходимо радикально скорректировать образовательную, собственно педагогическую и, естественно, религиозную политику. <…> Институт классического (традиционного) моногамного брака все равно в рамках евроатлантической цивилизации рушится. Причем рушит его наименее естественное проявление интимных связей людей — стремительно легализующиеся на Западе и абсурдные по сути своей однополые „браки”. Нам необходимо пойти в прямо противоположном направлении, во-первых, физиологически естественном для людей как биологического вида; во-вторых, наблюдавшемся в истории человеческого рода; в-третьих, юридически существующем в некоторых странах и сегодня; в-четвертых, фактически существующем в рамках современной евроатлантической цивилизации в двух видах — как несколько браков, последовательно заключаемых, и как юридически не оформленное сосуществование двух семей, объединенных одним супругом — отцом. Скорее всего, человечество и так идет к этому (культурно соответствующие табу уже сняты массовой культурой и современной рекламой, полностью эротизированными). Тот, кто первым сделает этот шаг осознанно, выиграет многократно — как всякий, кто открыл и первым успел воспользоваться неизвестным другим, но перспективным ноу-хау. Тема эта, конечно, деликатная и требует отдельного разговора, который сейчас развивать я не буду. Но вполне очевидно, что иными способами предотвратить умирание русской (шире — российской) нации нам просто не удастся”.
См. также: “И вообще гарем для русского человека — это именно то, что он всегда хотел иметь, но всегда боялся об этом сказать. Но иметь его, разумеется, стоило бы именно в качестве альтернативно-факультативного социально-семейного проекта. О чем русский человек, конечно, всегда догадывался и даже иногда позволял себе в этом плане своего рода „оговорки по Фрейду”, одной из которых и была сама по себе фабула всенародно любимого фильма „Белое солнце пустыни””, — пишет Ольга Газизова (“Гарем как высшая стадия православной нравственности” — “Топос”, 2005, 11 января <http://www.topos.ru> ).
Борис Успенский. Николай I и польский язык. — “Новая Польша”, Варшава, 2005, № 1 <http://www.novpol.ru>.
Об идее/попытке перевести польскую письменность на кириллическую основу (середина 40-х годов ХIХ века).
Эдуард Успенский. Жабжабыч метит в президенты. Повесть. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.