“Бред какой-то, Кафка”. Я отвернулся.
Над Голубой мечетью синела краюха Мраморного моря, и мне вдруг нестерпимо захотелось окунуться в воду.
38
Мы познакомились, когда мне было двадцать три. Я заканчивал университет, снимал комнатку на Гастелло и не представлял, как жить дальше.
Она была восемь лет замужем и на восемь лет младше мужа. Детей не заводили, жили как соседи в коммуналке.
Время от времени муж корректно пропадал по командировкам.
Он и она, оба работали в “Гринписе”. Контора вышла на “российский рынок” сразу после Чернобыля, слыла баснословно богатой и часто вывозила своих сотрудников на пленэр. Спасать синих китов или следить за случкой носорогов.
Мы воспользовались кенийскими слонами — в то лето “Гринпис” рьяно трубил об исчезновении популяции.
Оглядываясь назад, я вижу, насколько банальной вышла наша история. Но кто сказал, что банальность безболезненна?
Я работал в экологической газете со смешным названием “Среда”. Редакция снимала актовый зал на последнем этаже издательства “Искусство” с видом на Кремль и теннисным столом посередине.
Там-то мы и познакомились.
Она говорила главному “ты” и могла увести его в кабак прямо с летучки. Помню, как наши бабы покрывались от злости пятнами, а мужики восхищенно хлопали глазами. Официально она числилась спецкором. Иногда в газете и правда появлялись репортажи об экологических акциях, которые проводила организация ее мужа.
Уединившись на лестнице, я разглядывал фотографии. Сквозь пелену высокой печати я различал знакомый силуэт, упакованный в комбинезон. Вот она приковалась наручниками к атомной электростанции где-то в Северной Корее — и улыбается в камеру. А вот она же, но в компании с коллегами — эти психи висят на подножке радиоактивного товарняка, размахивая транспарантом.
Из командировок она возвращалась то прихрамывая, то с рукой на перевязи — но всегда в отличном настроении. Она привозила экзотические бутылки и угощала всю редакцию бурбоном или текилой. После третьей рюмки лица наших баб разглаживались, и они проникались материнской любовью к этой, в сущности, совсем еще девчонке.
“Девчонке” же только что стукнуло тридцать.
Глядя на ее стремительные дефиле по редакции — на то, как странно сочетается короткая стрижка с большой грудью, — мог ли я предположить, что из всей шатии-братии она выберет меня?
Набравшись смелости, я стал провожать ее после редакционных пьянок, которые участились накануне банкротства газеты. Я стал названивать вечерами и долго трепался, сидя в трусах на холодной табуретке посреди бесконечного коридора на улице Гастелло, который тянулся, казалось мне в такие ночи, до самых Сокольников.
Так прошло примерно полгода, пока наконец она не предложила зайти. Он уехал в Кению, там слоны, сказала она, но я знаю, где виски, и приготовлю кофе, идем? — говорила она, поглядывая на меня по-азиатски узкими, но пронзительно голубыми глазами.
Но до кофе дело не доходило.
Всю ночь я метил чужую квартиру. Сперва на диване, потом в креслах. На кухонном столе, сдвинув чашки. На мексиканской рогоже в коридоре, после которой на голой спине у нее оставались оспины.
За высоткой поднимался летний рассвет, но спать не хотелось. Поедем, шептал я, одевая полусонную. Куда? — она вслепую вдевала ноги в белье. Застегивал джинсы.
Черт его знает, почему меня всегда тянет на Ленгоры? чтобы смотреть на Москву, отчитываясь — каков герой?
И мы ехали на такси через весь город на смотровую площадку.
Буду купаться! — кричал я с балюстрады. Она хватала меня за штанину — ты спятил, здесь нельзя, грязно. Поскользнувшись, катились по мокрому склону.
Я раздевался и прыгал в липкую воду, залитую ослепительным солнцем. Плыл, расталкивая мусор. Баржа идет! осторожно! — кричала с берега. И я разворачивался, чесал обратно.
На парапете уже выстроились физкультурники и картинно закатывали глаза, когда я вылезал из воды.
Делали приседания.
Сон наваливался в теплой машине. Пора спать, спать, спать. Но сперва она усаживала меня в ванну. Оттирала и соскабливала речную слизь, грязь.
А через два дня возвращался муж. Наступали несносные дни. Мы виделись урывками, я тратил время на допросы, упреки. Жаловался. Да он уже давно не спит со мной, шептала она, прижавшись к затертым обоям над койкой.