Для того чтобы описать внутреннее единство оперы, Людмила Ковнацкая предлагает сравнить “все тематические образования „стянутыми” куполом к двум полярным по смыслу интонационным импульсам-источникам: квартовому — в характеристике злых сил, кварто-квинтовому — в детской сфере и, с другой стороны, терцовому (секстовому) — в лирических эпизодах оперы. Противоборство и взаимопроникновение этих мотивов, играющих роль ключевых мотивов внутри партии, сцены или эпизода, — образуют интонационную драматургию, подчиняющуюся сквозному развитию действия”.
23. Успех предприятия заключается и в месте его проведения. Любительский театр “Амадей” показывает спектакли в Доме-музее Алексея Толстого.
Старинный особняк этот менее известен, чем особняк Рябушинского, куда советская власть поселила Максима Горького, хотя и находятся два музея по
соседству — автор “Аэлиты” и “Петра Первого” жил на задах усадьбы главного буревестника революции. Теперь это — замшелый, потрепанный длительным отсутствием ремонта дом, где в гостиной второго этажа время от времени проходят оперные представления.
Стены эти (большой зал с колоннами, за которым разместился камерный оркестр, неправильной формы комната, в которой происходят некоторые эпизоды оперы) способны придать неизбывный привкус утренника любому мероприятию. Тем более — любительской попытке игры в оперу.
Но случается едва ли не чудо — облезлые стены с прокопченными старинными картинами очень точно ложатся на атмосферу загородного поместья Блай, графства Эссекс на востоке Англии, где по своеволию сначала Генри Джеймса, а затем и Бенджамина Бриттена происходит действие готической истории о призраках и привидениях.
А кубатура небольшого (по театральным меркам) помещения наполняется звуками и вибрациями так, что пение и оркестр проникают внутрь тела, отрывая от паркета, заставляя без остатка погрузиться в борьбу слабосильной гувернантки за души Майлса и Флоры.
От этого попадания в “гений места” не отвлекают приемы самодеятельного театра, отсутствие декораций (чем проще и чем ближе к “концертному исполнению”, тем лучше), несколько разноцветных фонарей, прикрепленных к стенам скотчем, нагнетающих суггестию длинными тенями персонажей и предметов, убогий реквизит “из подбора”. Режиссерское прочтение Олега Митрофанова, наконец.
Все это, странным образом, действует в плюс — как современная частнособственническая инициатива наших современников, поддержавших дело частной оперной труппы, организованной Бриттеном для исполнения своих камерных опер. Тем более что играют (дирижер Денис Базанов) с правильной толикой инфернальной отстраненности, необходимой для создания нужной “Повороту винта” атмосферы, а поют хорошими голосами, адекватными времени и месту, с хорошо поставленной дикцией.
Для оперы, литературной в квадрате, чье либретто написано “презренной прозой”, дикция певцов оказывается едва ли не определяющим фактором успеха.
И очень важно, что именно сложнейшая партитура “Поворота винта” в любительском театре “Амадей” оказывается едва ли не первым спектаклем в моей слушательской истории, где все слова понятны.
От первого до последнего.
Книги
Шарль Бодлер. Цветы зла. Перевод с французского В. Шершеневича. Подготовка текста и послесловие В. А. Дроздова. М., “Водолей Publishers”, 2007, 330 стр., 500 экз.
Впервые — полный перевод книги, сделанный в 30-е годы Вадимом Шершеневичем.
Януш Головацкий. Из головы. М., “Новое литературное обозрение”, 2008,
312 стр., 1000 экз.
Повествование, составленное из автобиографических новелл польского прозаика и драматурга, известность которому принесли его рассказы о “золотой молодежи”, написанные, как утверждала тогдашняя критика, с “особым моральном цинизмом”; затем, став популярным молодым драматургом, он отправился в Лондон на премьеру своей пьесы, премьера состоялась в декабре 1981 года, именно в те дни, когда генерал Ярузельский объявил в Польше военное положение, и Головацкий оказался сначала в вынужденной, а потом уже в добровольной эмиграции, — вот сюжет, на который “прирожденный пересмешник” (так называется представляющее автора предисловие Генрика Даско) нанизывает рассказы об эпизодах и персонажах своей литературной молодости на родине в годы “польской оттепели” и о становлении как драматурга-эмигранта в США, куда он перебрался из Англии.