Андрей Немзер. Памяти Георгия Гачева. — “Время новостей”, 2008, № 49,
25 марта.
“Постоянный нарушитель интеллектуального спокойствия и дисциплинарных границ, он ускользал от любых дефиниций, как и от любых „корпораций”. Гачев неизменно интересовался всем и неизменно же существовал сам по себе. <…> Есть соблазн сравнить Гачева с Розановым, Шкловским или Роланом Бартом, а затем по обыкновению меланхолично продекламировать: „Он в Риме был бы Брут, в Афинах — Периклес, а здесь...” Соблазн на то и соблазн, чтобы его избегнуть. Георгий Дмитриевич был Гачевым там и тогда, где застигла его жизнь, которую он стремился сделать счастливой”.
Андрей Немзер. Памяти Анатолия Азольского. — “Время новостей”, 2008,
№ 53, 31 марта.
“Даже то немногое, что мы знаем о судьбе этого замечательного прозаика, могло
бы послужить материалом для захватывающего романа. Написать такую книгу смог бы только сам Азольский”.
“Страсть, с которой и на восьмом десятке работал Азольский, и его презрительная ненависть к несвободе и лжи <…>”.
Вадим Нестеров. Тайный советник переводчика. — “Газета.Ru”, 2008, 13 марта <http://www.gazeta.ru>.
“На днях произошло эпохальное для отечественной культуры событие — вышел двухтомник Бориса Заходера „Но есть один Поэт…”. События, правда, никто не заметил, и это не удивляет”.
Олеся Николаева. Человек штучный. Погиб писатель и философ Георгий
Гачев. — “Новая газета”, 2008, № 21, 27 марта <http://www.novayagazeta.ru>.
“Георгий Дмитриевич Гачев трагически погиб 23 марта: переходя через железнодорожные пути на станции Переделкино, он был сбит мчащимся поездом. Такое могло случиться лишь потому, что Гачев в тот момент настолько был погружен в свой собственный внутренний космос, в его музыку, что не расслышал звуков извне — всех этих надрывных гудков, тревожных голосов…”
“Георгий Гачев был человек необыкновенный, „штучный”, оригинальный писатель, мыслитель, сопоставимый в русской культуре разве что с самим Василием Розановым”.
“А вообще он всем своим обликом — природно-артистичным, экстравагантным, бессребреническим — напоминал одну из евангельских „птиц небесных” (во всяком случае, везде выглядел белой вороной)”.
Ноты мешают музыке? Композитор Владимир Мартынов — о конце времени композиторов. Беседу вела Наталья Зимянина. — “Новая газета”, 2008, № 16,
6 марта.
Говорит Владимир Мартынов: “Но моя мечта — быть в свите кого-нибудь. Кстати, в какой-то степени я состоял в свите владыки Питирима, когда работал в журнале Московской Патриархии. И чувствовал себя придворным советником по старой музыке.
Я хотел бы быть каким-нибудь придворным. Жить — не тужить. Это Бетховен был уже свободный художник, а до него все мечтали быть при хороших дворах, сукном, вином получать… Но сейчас и политические личности перевелись, нет ни одной харизматичной”.
“Пришел работать в кино — надо забыть, что ты композитор, и полюбить этого режиссера. Любой композитор — это гетера, проститутка. Надо какую-то свою мысль не забывать, но клиента полностью удовлетворять. Хоть три секунды, хоть пять…”
“Никто ее [классическую музыку] не убивал. Она умерла собственной смертью в своей постели. Посмотрите на нее: даже самые прожженные академические люди, допустим, Спиваков и Башмет, все время пытаются разбавить ее то джазом, то роком, соединить с видеорядом — чувствуют, что им тесно. На свете нету вечных вещей. Античность тоже умерла когда-то”.
Юрий Павлов. Жизненные “слабости” Давида Самойлова. — “День литературы”, 2008, № 3, март <http://zavtra.ru>.
“Опуская подробности, скажу общо. Любовь и Давид Самойлов — „понятия” несовместимые (исключением, видимо, является один случай). Несовместимые, в первую очередь, по двум причинам. Первая причина — особый взгляд на женщину и любовь, суть которого он сам изложил так: „Женщина по природе телесна. Духовность в ней факультативна или признак вырождения” и „Любить умеют только заурядные женщины или мужчины, о которых говорят, что они лишены характера. Все остальное — борьба, а это значит — рабство”. Вторая причина — особенности личности Давида Самойлова, „слабости”, которые он точно определил сам: „Я чудовищно люблю баб — и всех без разбора” (19 декабря 1962 г.); „Радости отношений во мне нет. Ибо отношения требуют обязательств. А каждое обязательство для меня тяжко, оно урывает нечто от внутренней свободы, необходимой для писания <…> Радость общения — влюбленность.