Роман «Падение Софии» петербургской писательницы Елены Хаецкой вышел в 2010 году в луганском издательстве «Шико» тиражом 1000 экземпляров. Вообще, хочу отметить роль малых издательств (они неуклонно поглощаются «большим» бизнесом) в издании маргинальной (в хорошем смысле), немагистральной, экспериментальной прозы. (Та же волгоградская «ПринТерра», скажем, опубликовала два года назад совершенно ни на что не похожий роман Льва Гурского «Роман Арбитман: Биография второго президента России».) Действие «Падения Софии» происходит, как предусмотрительно гласит аннотация, «в окрестностях Санкт-Петербурга в воображаемом будущем». Будущее у Хаецкой, надо сказать, вполне оптимистично — звездолеты летают, такси на воздушной подушке и с автопилотом возят пассажиров, этнографы исследуют нравы далеких звездных народов… Однако стиль повествования чуть иронично архаизирован, остранен:
«И вот, ровно в тот момент, когда пора было мне уже окончить университет, получить диплом и сделаться где-нибудь в конторе оператором во вводу данных в базу данных, произошло чудо: кончина дядюшки, о существовании которого я вовсе не подозревал. <…>
Уже неделю спустя меня ввели в права наследства по всем правилам бюрократического искусства, и я, не окончив университетского курса, отбыл в дядино имение».
Мир «Падения Софии» (точно так же как мир другого романа Хаецкой — «Звездных Гусаров») формируется самим способом изложения. Понятно, что раз герой изъясняется столь неторопливым штилем, то и мир, при всех своих технических новинках, окажется весьма нетороплив и даже архаичен. В нем красавица может, натанцевавшись на балу и глотнув холодного квасу, в одночасье сгореть от воспаления легких, герой — переехать в имение и вести хозяйство под присмотром рачительного управляющего; уланы усмиряют немирные инопланетные племена, а сельский священник — человек не менее уважаемый, чем местный доктор. К тому же главным противником героя (и искусителем героини) является странное существо, подозрительно напоминающее то ли беса, то ли демона. (В скобках замечу, что литературоцентричная фантастика, даже будучи с виду «твердой» космооперой, вообще тяготеет к мистике; наверное, это тема для отдельного разговора.)
Кое-кто из любителей фантастики воспринял эту игру весьма болезненно — не могут быть на иллюминаторах звездолета занавесочки с цветочками! Не могут бравые космические гусары ходить с шашками, лазерный пистолет — иное дело.
Тут, конечно, все дело в степени доверия — кто-то готов доверять фантастике, если она предполагает космолеты, передвигающиеся с нарушением эйнштейновского ограничения, но не готов поверить в мир, где профессор ксеноэтнографии Матвей Сократович Свинчаткин грабит электромобили на проселочной дороге, а уездные дворяне своими силами ставят оперу.
Тем не менее у архаико-футурологического цикла Хаецкой нашлись столь же горячие поклонники, а роман «Падение Софии» вошел в список лучших зарубежных книг года, представленный крупнейшим англоязычным журналом фантастики «Локус».
Нельзя не вспомнить еще один эксперимент по моделированию «архаической футурологии» — сорокинскую «Метель», где стилизация под прозу XIX века порождает по воле автора весьма химерические конструкции [19] .
Фантастика — одна из немногих областей литературы, которая может себе позволить литературо- и логоцентричность, избежав при этом упреков в эпигонстве. Сугубо реалистический сюжет с привлечением обильных аллюзий и отсылок к знаковым текстам будет выглядеть пародийно — усталость постмодернистского подхода здесь проявится в полной мере. Фантастика же, как я уже говорила выше, сама по себе игра и органично срастается с любой другой игрой.
Тут, наверное, надо вспомнить и частично переведенный у нас цикл романов «Четверг Нонетот» англичанина Джаспера Ффорде, придумавшего альтернативное настоящее, в котором литература является ключевой социальной силой. Самым страшным преступлением здесь становится похищение оригинала романа Чарльза Диккенса, а уличные столкновения между сторонниками «бэконианского» и собственно шекспировского происхождения шекспировских пьес вполне могут перерасти в кровавое побоище. Этот цикл очень популярен и на Западе и у нас (частично благодаря изящному переводу), однако литературоцентричность вымышленного Ффорде мира в конце концов становится самодостаточной, превращая последние книги цикла в примеры чистой игры ума, причем не без примеси некоторой натужности. Тем не менее популярностью своей этот цикл как раз и обязан тому даже не слишком скрываемому мессиджу, который с радостью уловили и наши и «их» интеллектуалы: слово по-прежнему способно творить и изменять мир, читать модно (полезно, приятно), а литература — это еще и система паролей для посвященных, и посвященные эти — как правило, хорошие люди.