Андрей Лебедев. «Брежнев — правитель эпохи „Школы для дураков”…» Беседовал Александр Чанцев. — «Частный корреспондент», 2012, 28 марта < http://www.chaskor.ru >.
«Полное название этой книги, которая должна выйти в ближайшие месяцы в московском издательстве „Август”: „Vita Sovietica. Неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации”. Формальным поводом для составления словаря послужило двадцатилетие распада СССР. Двадцать лет — тот самый срок, когда прошедшая эпоха переходит в разряд оксюморонического present past и начинается действительная работа памяти».
«Сейчас я работаю над книгой о Борисе Гребенщикове, перечитываю множество его интервью и вполне готов повторить за ним: „Играть в политику — дело поганое, это не занятие для приличного человека. Музыка более интересна и долговечна. Я думаю, что ни вы, ни я не знаем, кто был правителем при Иоганне Себастьяне Бахе”. БГ точно выражает мировоззрение интеллигента эпохи застоя, семидесятника, как он, или восьмидесятника, как я, — за что и ценим. Я считаю Брежнева правителем эпохи „Школы для дураков”».
«Для меня Толстой или Чехов умерли не сто лет назад, а вчера, и русская литература по-настоящему закончилась на них. Революция 17-го года помешала нам гармонично воспринять и усвоить русский модерн. Можно издавать Серебряный век миллионными тиражами, но он пока не растворился в культурной крови, двух десятков лет для этого мало».
Мария Маркова: в человеке изменения происходят медленно. Беседовал Алексей Устинов. — «Русский Журнал», 2012, 12 марта < http://russ.ru >.
«Когда читаю чей-то текст, сразу вижу, что там и как, вижу, как текст работает. Если не могу разгадать этого автора, то приходится его перечитывать и перечитывать. Вот, например, Пастернак. Я не понимаю, как работают его стихи, но знаю, что они прекрасны, что они полны энергии, просто энергетический поток сплошной! И как он смог заключить его в эти рамки, для меня загадка. Пытаюсь представить, как устроены его стихи, за счет чего они звучат, но это что-то неуловимое».
«Бродского мне на слух тяжело воспринимать, именно его авторское чтение. Что же касается других поэтов, например Мандельштама, то мне кажется, что у современного человека отсутствует та артикуляция и та культура речи, которые были тогда. Изменилось само произношение. Но мне все же ближе авторское исполнение, а не актерское».
Александр Мелихов. Восстание попугаев. — «Литературная газета», 2012, № 11, 20 марта.
«Новую иронию не нужно путать с прежней, романтической. Источник романтической иронии — горечь за поруганную прекрасную мечту, в основе же новой иронии — торжество над дураками, решающимися о чем-то мечтать».
Мне не хватает русских друзей. Записала Елена Марченко. — «Литературная Россия», 2012, № 9, 2 марта < http://www.litrossia.ru >.
Говорит украинский литературовед, генеральный директор Национального музея Тараса Шевченко в Киеве Дмитрий Стус: «Для меня на вершине поэтического олимпа Украины находятся два человека — Васыль Герасимюк и Алексей Зарахович. Долгое время у нас не было сильной, живой русскоязычной поэзии. После выхода в свет последней книги Зараховича „Чехонь” стало совершенно очевидно, что он — явление в поэзии современной Украины, хотя, возможно, еще не в полной мере прочитанное и осмысленное. Но так было со многими, в том числе и с моим отцом — Васылем Стусом, к которому признание пришло только через 15 — 20 лет после смерти. Будем надеяться, что Алексея ждет иная судьба. Что же касается Васыля Герасимюка, то он тоже закрыт и герметичен, как и Алексей. Сначала он был герметичен за счет большого количества диалектных слов, в значительной мере непонятных большинству читателей, а сейчас, начиная со сборника „Поет у повЁтрЁ” — многих отталкивает и даже пугает его жесткая речь и очень концентрированный, насыщенный смыслом стих».
Сергей Могилевцев. Крым как «вещь в себе». — «Топос», 2012, 6 марта < http://www.topos.ru >.
«В случае с Крымом идеализм торжествует над материализмом, ибо Крым в большей степени ноумен, чем феномен. В большей степени „вещь в себе”, чем реальный полуостров со всеми его берегами, летним отдыхом, чистыми и грязными пляжами, экологическими проблемами, ужасами, нищетой и блестками высоких прозрений. <...> Даже если в нем произойдет тотальная экологическая катастрофа или он внезапно погрузится в пучины моря, Крым навечно останется чистой идеей, „вещью в себе”, о которой можно лишь мыслить, наделяя ее какими угодно свойствами и чудесами, ибо проверить их опытным путем будет в принципе невозможно».