Понятное дело. Бочаров защищает статус литературоведения как “осмысления самой литературы изнутри”, как продолжения литературы ее собственными средствами — защищает от средств, привносимых извне, из особенно болезненной для него (потому как не совсем чужой) сферы идеологизированного “благочестия”. Но сама его книга, напрягающая читателя каждым неординарным изгибом фразы, ворошит такие предельные “вопросы жизни”, что сугубо литературоведческой ее не назовешь. Не хочется называть ее и блистательной (хотя она блистательна), поскольку ее внутренний накал не вяжется с этим льдистым эпитетом. И, однако, куда денешься — расположилась она на острове блаженных, в некоторой Телемской обители, где вершинные фигуры старой культуры дороги немногим уже избранным, где самые яростные стычки происходят в одном тесном смысловом кругу, — а между тем волны и вихри постцивилизации все сильней налегают на сей заповедник. Чует ли самый чуткий из больших наших филологов это веянье?
Ирина РОДНЯНСКАЯ.
Вся “Чукоккала” и “Весь Чуковский”
ВСЯ “ЧУКОККАЛА” И “ВЕСЬ ЧУКОВСКИЙ”
Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., “Премьера”, 1999, 400 стр., с илл.
Лаконичная фраза в аннотации объемистого тома — “Альманах издается полностью впервые” — обозначает помимо прочего завершение причудливого пути этой полифоничной (полиязычной, полижанровой etc.) книги к читателю. У него появилась фантастическая возможность иметь всю “Чукоккалу” — как законченную живописную картину с приложением всех эскизных альбомов и разработок темы даже на ресторанных салфетках.
Дорога была извилистой, долгой и разнообразной по “способу передвижения”: начиная от первых вкраплений чукоккальских записей в статьи и воспоминания хозяина альманаха (судя по всему, первый раз это случилось в год смерти Блока1) и кончая одноименным документальным фильмом2, легендарной книжкой тридцатилетней давности3 и приложением “Неопубликованные автографы из „Чукоккалы”” к очерку Елены Чуковской “Мемуар о „Чукоккале””4 . Эти вехи — самые значительные...
Что же до самой “Чукоккалы”, то, при всем разнообразии “мимики” и “богатстве жестов”, ее образ и очертания сложились сразу и навсегда. С первой же записи, с первого рисунка в “Чукоккале” альманах стал — пользуясь выражением одного из его участников Николая Евреинова — “театром для себя”. Причем это определение относилось и к тому, кто оставлял свой след на страницах альманаха, и к хозяину “Чукоккалы”, предлагающему этот след оставить.
Как-то сразу стало понятно, что репутация и масштаб вдохновителя “Чукоккалы”, рабочий и домашний круг его общения обеспечат высокий уровень и качество записей, основой которых была чаще всего импровизация как на заданную, так и на произвольную тему. Тут же выяснилось, что в “театре для себя” отсутствуют задник, стены и входные билеты, что “сцена” имеет историческую и литературную перспективу, что угол зрения рискует со временем превратиться в “тупик” или, напротив, стать мощным “прожектором”, покрывающим огромные расстояния. На глазах сегодняшнего читателя иная деталь стремительно дорастает до целого, а шаг от великого до смешного растягивается на десятки лет. Читая эти страницы сейчас, замечаешь, что нарциссизм может обернуться исповедью, холодные наблюдения ума — воплем о помощи, а “сердца горестные заметы” — приговором эпохе.
Это, конечно, лишь слабая попытка передать несколькими словами образное впечатление от книги, которую следует читать долго и терпеливо. И хотя инструментарий к чтению максимально упрощен (три варианта шрифтов, два цвета и три указателя), просто так прочитать “Чукоккалу” будет сложно. Но это радостная сложность.
Альманах заполнялся хаотично, после записей десятых годов могли следовать сороковые, а перевернув страницу, вы опять попадали в десятые. Елена Чуковская, которая составила эту книгу, фактически воспроизвела “Чукоккалу” “один в один”, убрав лишь пустые страницы, соответственно переменив нумерацию. Напомню, что Корней Иванович оставил свое детище в наследство именно ей, он даже успел поработать вместе с внучкой над вариантом будущего издания, которого так и не увидел... Только не станем забывать, что для него в качестве “будущего” предполагалась другая “Чукоккала”, изданная небольшим тиражом только в 1979 году.