Борис Акунин. Коронация, или Последний из Романов. М., «Захаров», 2000, 350 стр.
Убили, убили!.. Нет, живой еще. Книга выдвинута на Букера (мной), но ничего не получит.
Словарь терминов московской концептуальной школы. Составитель и автор предисловия Андрей Монастырский. М., «Ad marginem», 1999, 224 стр.
«История послевоенного русского искусства сложилась таким образом, что только Московский Концептуализм смог предложить систему представлений, составивших альтернативу официальному Советскому искусству и способных вернуть русское искусство в орбиту интернационального арт-мира», — заявляет Иосиф Бакштейн в предисловии к «Словарю», и мы оставим эти претензии без рассмотрения (о романе концептуалиста Павла Пеперштейна «Мифогенная любовь каст», написанном в соавторстве с Сергеем Ануфриевым, см. решительный отклик Ирины Роднянской в апрельском номере «Нового мира» за этот год). Если не вдумываться, названия словарных статей звучат музыкой — ВАРУМ-ВАРУМНЫЕ ДЕЛА, ВЫРУБАНИЕ ГАРНИТУРОВ, ЗАЙЧИКИ И ЕЖИКИ, КОЛОБКОВОСТЬ… А вдумаешься: «ГНИЛЫЕ БУРАТИНО — население „мифов и сфер непостоянства“. А. Монастырский, В. Сорокин. Предисловие а. Сергия к Первой Иерархии, 1986»; «ЛИВИНГСТОН В АФРИКЕ — самоопределение культурного положения и мироощущения участников школы московского концептуализма в России. Термин А. Монастырского в диалоге И. Бакштейна и А. Монастырского „Вступительный диалог к сборнику МАНИ „Комнаты““, 1986». Сергей Костырко уже имел случай усомниться в практическом применении словаря — «традиционное соотношение определяемого словосочетания и его толкования поменялись местами». Но это не недостаток, а особенность проекта. В приложении 3 («Дополнительный словарь В. Захарова») концептуалист В. Захаров прямо пишет, что его задача — перевод общеупотребимых слов на психоделический язык. И вправду переводит. «АХ — категория греха»; «ДОМИК В ГЛУШИ — поэтический образ, сводящий с ума людей здоровой психики»; «КРЫМ — место в голове, напоминающее о важном»; «МУЗЫКА ВИВАЛЬДИ — процесс застревания вечности в четырех состояниях года — последний этап мытарств души»; «ШОПЕН — Шопен»…
Да, книга узкоспециальная и по преимуществу магическая, как характеризовал ее рецензент Дмитрий Бычихин (http://russ.ru/journal/dosie/bychihin.htm). «С концом Советского Союза, — итожит Бычихин, — московский концептуализм из опекаемой немногочисленными подвижниками овечки Долли превратился в бряцающую триумфальными регалиями священную корову. Что, в общем, никак не сказалось на его герметичности. Реликвия и рада бы пастись на воле, однако содержать ее предпочитают непосредственно в храме. Слишком непредсказуемое впечатление производит она на пейзан…» Добавить нечего.
Сергей Соловьев. Книга. М. — СПб., «Комментарии», 2000, 147 стр.
Конечно, это не режиссер Соловьев (и тем более не его тезки — дедушка-историк и внук-поэт), а уроженец Киева, ныне живущий в Германии, стихотворец-метаметафорист, издатель литературно-художественного журнала «Ковчег», график, автор книг «В зеркале отца», «Нольдистанция», «Дар смерти», «Пир», «Междуречье» (ни одной из них, признаюсь, не читал, а после «Книги» и не хочется). Вот аннотация — впрочем, аннотация ли? — то ли написанная автором, то ли издателем, во всяком случае, этот текст напечатан там, где в пошло-обыкновенных книжечках дают аннотацию: Видимо, не случайно сущность времени и человека по сей день не только не поддаются определению, но и, особенно первого, вразумительному мышлению. То есть метафизически существование их остается все еще недоказанным. Полиморфная история странствий намерений и языка, развернутая вокруг авторского проекта Фигура времени, образует четырехъярусную одиссею книги. Травестийная дискуссионная группа, заточенная в один из ярусов, вступает в виртуальный обмен с Фигурой, являясь своего рода читательской проекцией книги. «Жизнь и смерть во власти языка, и любящие вкусят от плодов его», — доносится голос одного из библейских узников лабиринта. Тут нечто похожее на «Словарь московского концептуализма»: аннотация обыкновенно примитивнее книги, иначе она не может выполнить своего назначения, а у Соловьева, напротив, основной текст даже несколько яснее аннотации. Из основного текста: «Вмурованный в жизнь, не понимаю, не понi маю. Парщиков-горбунок: вот детям песок, пусть построят свои города-твердыни. Похож на пони, от крестца к груди — перевернутым конусом-парусом, снасть звенит, напряжен в холке, отполирован, глаза-ноздри блестят, обмахивается воображением. Рождество в Кёльне, дождь, небо, шнуруемое петардами, мемуары. У скота поголовье, а у нас — поколенье. Кажется, Беккет: я единственный человек, остальное божественно. Бобэоби, бо жественно. Чем дышишь? Собой ведь…» А что? В сущности, за нечто подобное Виктор Соснора — писатель, состоящий из одной репутации, — получил $ 25 000, то есть Большую премию имени Аполлона Григорьева.