Среди авторов «Узла» есть и кадровые идеологи обоюдоострого патриотизма, и новобранцы-рекруты из дальних социологических областей, увлекшиеся горячими темами политики в модном стиле Гаусгофера и Тириара; есть специалисты широкого профиля по «русской ментальности» и «русской особности», поклонники Н. Я. Данилевского. Есть среди защитников отечества и разномыслие, а больше — разночувствие: у одних настроение взлетно-мечтательное, у других — мрачно-суровое. Однако обнаруживаемая по ходу знакомства с ними общность перевешивает интеллектуально-психологическую разность, что и дает им основание находить приют под одной обложкой.
Так, вооружившись идеей геополитического структурирования планетарного пространства по ландшафтному принципу: атлантического «океанизма», или «римленда», и евразийского «континентализма», или «хартленда», социолог А. С. Панарин[3] (статья «В каком мире нам предстоит жить?») хоть и пугает вершителей судеб нашего Русланда и подталкивает их быть побойчее в деле собирания континентальных сил и воссоединения отпавших народов («пассивность России становится… преступной»), но победу над европейским атлантизмом, в общем, считает у России в кармане. Запад иссяк, «разучился вдохновлять человечество большими историческими перспективами» (да и вообще объявил «конец истории»), погряз в технологизме и потребительстве. России осталось только «разработать альтернативную формационную (ни больше ни меньше. — Р. Г.) идею», ту «Большую Идею России» (дальше — БИР), которая положит начало совсем иной общественной формации, или, как любят теперь при любом случае выражаться, иной цивилизации. Причем она не должна быть возрождением прежних единящих принципов иудео-христианской цивилизации, общих у нас с Европой (Боже упаси!). Напротив, искомое поджидает нас в обратном, восточном направлении — в подтверждение чего автор выдвигает ставший уже популярным аргумент: «этикоцентричным» оказывается российское и исламское человечество — это близнецы-братья по одинаково присущим им началам нравственности (в контраст, значит, с братьями нашими по христианской вере во всем мире?). Аргумент новейший, но род недуга старый, евразийский: развести между собой близкое и сблизить дальнее.
Ах, в каком чудном исламском хартленде нам предстояло бы жить, если бы сегодня не оказалось все наоборот и у нас не осталось иного выбора, как — и вправду морально «иссякший» и не любящий нас — европейский «атлантизм»!
Но вернемся к патриотическому заданию.
Итак, срочно нужна идея, содержание которой неизвестно (ведь ее, согласно Панарину, еще предстоит выработать), зато эффект, ожидаемый от нее, доподлинно известен и четко прописан. Известно, что она будет «постиндустриальной», то есть не индустриальной, но и не какой-нибудь известной ранее до — индустриальной (не пешком, не верхом, не утром, не вечером, как в сказке о Василисе Премудрой); что эта новая российская цивилизация будет основана на некой «самодеятельной морали, связанной с самодисциплиной». Тут приходит на ум пророчество о наступлении «четвертичной цивилизации», но уже не «досуга», как предрекали изученные автором французские социологи Ж. Фурастье и Ж. Р. Дюмазедье, а, наоборот, — о цивилизации напряженного труда, концентрации сил аa la М. Вебер. Что ж, отлично, наконец-то простой россиянин перестанет находиться в расслабляющей атмосфере гедонизма. Однако встает вопрос, что же именно подвигнет его отказаться от манящих услад «цивилизации досуга» (если, конечно, речь не идет о трудовой мобилизации). Прямого ответа на это у автора нет. Но кое-какие косвенные зацепки имеются.
Чаемая цивилизация, по Панарину, должна будет сформировать новый, формационный, опять же, тип человеческой личности, который (внимание! разрядка моя. — Р. Г.) должен быть способен к «расширению своего пространственного ареала». То есть речь идет о еще одном «формировании нового человека», со сменой равно недухоподъемных девизов: с капиталистического «Обогащайтесь!» на патриотический «Расширяйтесь!». При этом автор не замечает, что его будущий насельник (бывшей) Российской империи теряет свою differentia specifica, свой «этикоцентризм», сближаясь с киплинговским типом завоевателя, покорителя просторов, но уже, разумеется, не морских («океанических»), а «континентальных». Только вот найдет ли беспокойный панаринский идеал расширяющейся вселенной «хартленда» отклик в русской душе, еще таящей в своих глубинах царственный образ бывшего российского величия, не одной великостью пространства определяемого?..
3
Ныне лауреат премии Александра Солженицына, присужденной за его книги «Реванш истории» (1998) и «Искушение глобализмом» (2000).