Пройди Рансмайр, при таком подходе к делу, мимо Арктики — было бы удивительно.
“Жизнь во льдах? Сомневаюсь, что люди когда-либо чувствовали себя столь одинокими и покинутыми, как мы. Я не способен описать пустоту нашего существования”.
Не будь это слишком прямолинейно, Рансмайр мог бы вынести в эпиграф это приведенное им в тексте высказывание Фредерика Альберта Кука, путешественника, скорее всего первым достигшего Северного полюса, впоследствии оболганного и раздавленного своим конкурентом Робертом Пири.
Взгляд Рансмайра на всю полярную эпопею человечества может показаться циничным. Это не обычное восторженное удивление мужеством и героизмом полярных исследователей, но растерянное недоумение перед мерой человеческих страданий и числом погубленных жизней — в стремлении к чему? История полагания целей в области вечных льдов — вообще интересная штука. Прагматических было среди них всего две — Северо-восточный и Северо-западный проходы: предполагалось, что они станут удобными морскими путями в богатые и притягательные в торговом отношении страны Востока. В остальном искали на Севере все больше что-то мистическое и туманное: Гиперборею, зеленую алхимическую Гренландию, некие царства духа либо места, подходящие для пробуждения духа в себе. Последнее, пожалуй, удалось — через постоянное пребывание глаза в глаза со смертью. Спортивная гонка национального престижа ради к точкам географических полюсов пожирала людей как Молох. Разумеется, надеялись найти золото на новооткрытых землях, как надеялись на золото везде, потому что оно не только, а может быть, и не столько богатство, сколько символ земли обетованной, которую можно после соответствующих усилий обрести (простые участники австро-венгерской экспедиции — матросы, егеря — верят, что земля, которую им предстоит обнаружить, непременно окажется зеленой, обильной жизнью, благодатной, — и совпадают в этом со многими знаменитыми мистиками Европы). Но в Арктике нет золота. Усилия и результаты зияюще несоизмеримы. Морской начальник экспедиции Карл Вайпрехт в дневнике твердит как заклинание, как будто старается уверить самого себя: смысл арктических экспедиций не в поиске новых земель, не в достижении любой ценою все более и более высоких широт, — а в кропотливой исследовательской работе, методичном сборе научных данных. Но значимыми эти данные представляются только с борта затертого во льдах корабля. Занесенные в журналы в сорокаградусный холод обмороженными пальцами, на материке они ложатся на академические полки мертвым грузом. В упомянутой книге Черри-Гаррарда есть замечательный фрагмент о том, как по возвращении в Великобританию автор понес сдавать в музей пингвиньи яйца — вылазка за ними стала одним из самых драматичных моментов перенасыщенной драматизмом экспедиции Скотта. В музее никто просто не понимает, что он принес, откуда и чего ради они должны этим заниматься...
Реальные итоги многовековых полярных устремлений поразительно скудны и рутинны на фоне порыва, гнавшего путешественников навстречу “ужасам льдов и мрака”. Есть русская навигация Северо-Восточным проходом, известным у нас как Северный морской путь, но Европу с Индокитаем и Дальним Востоком связал в итоге прорытый безо всякого героизма Суэцкий канал. Открыт десяток островов и архипелагов, годных лишь на то, чтобы устроить там ядерные полигоны. Промерены глубины Ледовитого океана, и теперь под Северным полюсом может проплыть атомная подводная лодка, готовая обрушить свои ракеты на голову супостату. Впрочем, подводные лодки как оружие или, пожалуйста, фактор сдерживания уже устарели. Видимо, главное достижение — сеть метеорологических станций, поставляющих полезную информацию, действительно необходимую для множества задач. В Антарктиде и того меньше. Правда, здесь имеется погребенное подо льдом озеро Восток с древнейшими, первозданными бактериями, изучение которых может многое дать для понимания того, что такое жизнь и откуда она взялась. Однако пока не придуманы методы взятия из этого озера проб — чтобы исключить современное воздействие на его уникальный живой мир.