Я поставила эту книгу из модной области culture studies под двоящийся знак оценки отчасти под влиянием нелицеприятной рецензии эрудита Ильи Утехина (“Критическая масса”, 2003, № 1), который обнаружил у профессора много смешных ляпов, мною по необразованности не замеченных5. Но не только поэтому. Двойственная оценка соответствует непреодоленной двойственности самого сочинения. Автор, самостоятельно создавший русский перевод-версию, тем не менее не мог сгладить разницу между прежней и новой адресацией книги. То, что западному читателю или в новинку, или по крайней мере является ожидаемым подтверждением его предрассудков в отношении России, для русского читателя может обернуться труднопереносимой пошлостью (слово, которое как одно из туземных обозначений common place, подробно анализируется в труде наряду с банальностью, тривиальностью и китчем; а также бытом и мещанством ). Например — пригодные исключительно для внешнего употребления, да и там, верно, навязшие на зубах рассуждения о “русской душе”: “„Русская душа” не нуждается в „частной жизни”. У нее собственная гордость — коллективная”; “Русская душа — это Психея без психологии, внебрачная дочь немецкого романтического духа и русской литературы”. И тому подобное.
Я согласна с И. Утехиным, которому самой интересной показалась “археология повседневности”, построенная не на историко-литературном материале, давно перелопаченном другими, а на собственных наблюдениях и воспоминаниях (та же “коммуналка”, “диссидентская” кухня, культура анекдота, бардовская песня). Однако не думаю, что лишь отсюда выкатывается, как выразился Утехин, “зерно смысла”. Светлана Бойм — не только “научный работник” в весьма смутной и малонаучной области, но и отличный эссеист, мастер провоцирующего афористического стиля, который возбуждает мысль куда больше, нежели непременные ссылки на Мишеля Фуко и Юрия Лотмана. Приведу наугад: “Общее место — это мифическое пространство, из которого интеллектуалы постоянно изгоняют себя с тем, чтобы писать элегии и метафизические трактаты на темы утраченной общности”. Или: “Вирус китча — это глобальное осложнение после тяжело перенесенной болезни модернизации”. Или: “В субкультуре постмодернизма критика и борьба за вкус стали считаться плохим вкусом”. На странице 278 я даже нашла определение стёба (наконец!) — не очень внятное, но все же лучше, чем таинственная неизъяснимость этого понятия.
Короче, книга, пройти мимо которой было бы досадно.
Тарусские страницы. Второй выпуск. Литературно-художественный и иллюстрированный сборник. [Составители Николай Панченко и Нина Бялосинская]. М., Дом-музей Марины Цветаевой, 2003, 512 стр.
“Тарусские страницы” — это, если кто помнит, такое же мифологическое “общее место” повседневного русско-советского резистанса, как записи “на ребрах” или бардовская песня. Я — один из уже немногих обладателей раритетного сборника 1961 года, изданного в Калуге под эгидой К. Паустовского. Там мы впервые прочитали поэму Владимира Корнилова “Шофер”, повести Бориса Балтера “Трое из одного города”, Булата Окуджавы “Будь здоров, школяр” и Владимира Максимова “Мы обживаем землю”, новые стихи Слуцкого, Самойлова, Коржавина, Винокурова, новеллистический дебют Галины Корниловой, дозированно возвращаемую Цветаеву, несравненные вещи Заболоцкого, прежде запретные. Да мало ли что еще. Уже не припомню подробностей, какую именно реакцию властей вызвала эта оттепельная акция духовного непослушания, помню только — что суровую. Путь к продолжению альманаха был закрыт. Иных уж нет — большинства. Умер недавно и Роман Левита, принимавший деятельное, пылкое участие в первом выпуске; второй ему успели показать перед самой смертью...
Листаю пожелтевшие страницы, суперобложка работы М. В. Борисовой-Мусатовой куда-то потерялась, — и одновременно гляжу на толстый роскошный том 2003 года в этом самом, вернувшемся сквозь годы, супере и с отсутствовавшими прежде прекрасными фотопейзажами на форзацах. Том открывают краткое слово к читателю редактора журнала “Грани”, помогавшего финансами, и мемуарно-очерковое введение составителей, из коего, как и из рецензии М. Галиной (“Литературная газета”, 2003, 19 — 25 февраля), узнаём, что книга должна была выйти еще в 1990 году. Но цензура рублем на книгоиздательском рынке отсрочила это событие на двенадцать лет. Слава Богу, вышли все-таки!