Александр Тимофеевский. Кулинария эпохи застолья. — “Дружба народов”, 2003, № 3.
Дарю издателям идею и надеюсь на приглашение к презентации. Берем, значит, и ваяем книжную серию (сквозное оформление, карманный формат, дорого): “Писатель и трапеза”. Кое-что в загашнике, простите за каламбур, уже есть, дело за передачей авторских прав: “Русская кухня в изгнании” Вайля и Гениса, кое-что из Вен. Ерофеева и Ник. Гоголя (“Старосветские помещики”) и др., и др.
Вот — “Борщ”: “Пусть „Славься” разносится Глинки и русских певцов голоса, мы ставим вариться грудинку на два с половиной часа. Хвала поварскому искусству, где главное скрыто в простом — бульон заправляем капустой, а все остальное — потом. Морковь, помидоры и свекла под лезвием острым ножа блестят и сверкают, как стекла на солнце внутри витража. О, жидкость багряного цвета. О, овощи, снятые с гряд! В борще отражается лето, как в китежском озере град. Ведь борщ — это, братцы, поэма, где можно прочесть между строк, что мясо не главная тема, а главная тема — чеснок! В ней должен звучать по идее антоновки яблочный дух, изысканный вкус сельдерея и трав еще трех или двух. И вот в заключительных строчках последняя тайна борща — не лопайте борщ в одиночку, его надо есть сообща”. Чуть ниже — тринадцать строк ингредиентов.
Не могу удержаться. Перед борщом, должно быть, полагается “Наливка рябиновая”: “Мы живы, а глядишь — помрем, свободе гимн не допиликав. „Наш август смотрит сентябрем”, как некогда сказал Языков. Что делать, раз такой расклад, раз не укрыться от судьбины, не приготовить ли оршад или наливку из рябины? Оршад — из миндаля питье, я это, братцы, помню четко. А для того, кто не дите, нужна рябиновая водка. Так, стало быть, о ней и речь, и раз назвался ты мужчиной, рябину ставь на досках в печь, чтоб ягода пошла морщиной...” И т. д. и пр.
Тут, кажется, я должен прерваться и закусить.
См. также рецензию на поэтическую книгу Александра Тимофеевского в этом номере “Нового мира”.
Тысячелетняя культура России в XXI веке. — “Наше наследие”, 2002, № 63-64.
Беседа Председателя Совета Федерации Федерального Собрания (давшего согласие войти в редакционный совет журнала “Наше наследие” и стать председателем редакционного совета) Сергея Миронова с главным редактором журнала “Наше наследие” Владимиром Енишерловым. Цитата: “Ежегодно Россия теряет 150 памятников истории и культуры, а за последние десять лет утрачены 2,5 тысячи таких памятников”.
Так, глядишь, и утрем нос американам, разбомбившим древние иракские камни.
Вислава Шимборская. Chwila . — “Октябрь”, 2003, № 2.
Журнал полностью публикует — что в журнальной практике впервые — сборник стихов нобелевского лауреата (1996), любовно переведенный Асаром Эппелем. Как явствует из предисловия, поэтесса ценит его работу и была обрадована решением взяться за “Хвылю”.
Довольно сказать Грядущее,
И первый слог тут же отделился от прошлого.
Стоит вымолвить Тишина,
И я ее тотчас уничтожаю.
Молвлю Ничто,
И получается нечто, не вместимое ни в какое небытие.
Александр Эткинд. Русская литература, XIX век: роман внутренней колонизации. — “Новое литературное обозрение”, № 59 (2003, № 1).
“Русская филология остается так же далека от истории или социальных наук, как она была далека от них восемьдесят или двадцать лет назад. Русская филология не прошла методологических циклов, увлечений и дебатов, через которые прошли и продолжают проходить коллеги по региональным и сравнительным исследованиям. Проблемы и подходы, которыми занимаются коллеги в таких сходных областях знания, как исследования американской, французской или, скажем, постколониальных литератур, многим сегодняшним русистам кажутся бесконечно далекими от их собственных интересов. Такое отчуждение вполне взаимно; но если так, откуда ждать студентов?
Избегание теории, интеллектуального дебата, критической мысли приобретает характер, близкий к панике. Филология превращается в сообщество эрудитов, объединенных интересом к безвозвратным временам и брезгливо смотрящих на современность. Ностальгический характер их рассуждений обоснован теми вполне реальными потерями, которые их авторы понесли, неожиданно очутившись в новых временах. Объединение коллег по обе стороны океана, на которое в свое время возлагалось немало надежд, родило парадоксальные эффекты. Налетавшись вдоволь, многие с грустью убедились в сходстве бюджетных проблем и, что еще более неприятно, карьерных надежд. За океаном боятся прекращения финансирования русских программ, в России уповают на его возобновление. Все вместе порождает характерную атмосферу, в которой уныние курьезно соединяется с самолюбованием. Классическая ностальгия русских эмигрантов соединилась со сходными чувствами отечественных интеллигентов, так и не ставших новыми русскими, порождая иронические, но часто и ужасно серьезные спекуляции на тему „советского богатства”. Ностальгия становится мотивацией ученых занятий и соответственно привилегированным предметом исследования”.